«Это лишь видение. Гийюда сторожит Гром. Я еще смогу его допросить».
«Уверен?»
Подняв взгляд, я увидел, что смотровая чаша, некогда выкрашенная белой краской, затем облупившаяся и ставшая серой, теперь потемнела. Над Белой площадью расцвел черный каменный бутон. И я уже знал, что в нем умирают зордалины. Отчаяние давно выжгло в них все человеческое. Пожиратели страдали, как не способен страдать никто из живущих людей. Я видел их боль, мог различить ее оттенки, как Тенуин видит тепло чужого тела. Понимал, что зордалины в последних судорогах приветствуют смерть. Тянутся к ней, как страждущий ребенок тянется к матери в надежде встретить утешение.
Я открыл глаза.
Никаких мыслей или чувств. Опустошение.
За окном пасмурный день.
Библиотека молчала. За ее стенами – шум дождя и тишина давно заброшенных руин. Ни смеха, ни песен, ни цокота копыт.
Я сидел на полу под столом. Спина затекла.
Осторожно поднявшись, увидел, что в библиотеке все осталось нетронутым: портреты и люстра висят, книги стоят, чернильница прикрыта колпачком. Ничего не упало, не разбилось. Ни малейшего следа от безумствовавшего здесь урагана.
Дверь распахнулась. Вбежал Тенуин. Он был явно встревожен.
– Что там? – Я вспомнил, что в прихожую кто-то ломился.
– Эрза и Миалинта. – Следопыт осматривал библиотеку, будто впервые в ней оказался. – Что тут было? Я слышал шум. Не мог открыть дверь.
– А Нордис? – спросил я.
Тен качнул головой. Заметив, что он неотрывно смотрит на стол, я обернулся. Книга… Ее листы сгорбились, пожухли. Выцветшие полосы строчек едва просматривались сквозь налет темной зелени.
– Получилось. – Следопыт подошел к книге. Бережно коснулся ее иссушенных и ломких страниц. – Теперь я вижу надписи.
– Получилось… – кивнул я с неожиданным для самого себя сожалением.
Странное чувство. Будто я упустил нечто важное, какую-то возможность, в сути которой просто не успел разобраться.
«Ты еще не готов». К чему? Я действительно говорил с тем человеком, так похожим на меня, или это было частью наваждения?
– Дом трясло? – спросил я.
– О чем ты?
– Понятно… Идем!
В зале никого не было. Только Вета. Она по-прежнему лежала с обнаженной спиной. Тихо постанывала. Не шевелилась. Ее даже не пришлось связывать. Но ни участь наемницы, ни то, что здесь произошло между ней и охотником, меня не интересовало. Я смотрел на ее красную сигву. На одиночную башню, обвитую змеем.
Мне уже доводилось видеть этот знак. Я его узнал.
Именно такие башня и змей были на попоне торговца, приехавшего в Кар’yн-Ай выкупить у моего отца браслет. Этот же символ украшал грудь Грет-Индита из дома Харконов – наемника белого флага, продавшего свою верность чужестранцу, а затем убившего моих родителей и всех жителей нашей нейлы…
Три года. Тысячи верст. Десятки смертей. И все это – под знаком красного легиона, который преследовал меня с того самого дня, как браслет слился с моей рукой. И я узнал об этом только сейчас.
В лагере на Старой дороге Тенуин находил клинки магульдинцев, однако на них был вытравлен несколько иной рисунок – башня, опоясанная цепью. Тогда я даже не попытался связать эти символы. И уж конечно никогда бы не подумал, что чужестранец прибыл к моему отцу под знаком Волчьей башни крепости Магуль Индр…
Все было предопределено. Меня будто нарочно заманили в Земли Эрхегорда. Я сам приехал сюда. Красным не пришлось за мной гоняться, если только они действительно тут замешаны. В совпадении символов я не сомневался и все же не мог придумать этому логичного объяснения.
Зачем магульдинцу ехать в такую даль и там выкупать браслет, пусть даже он когда-то действительно был составной частью лигура или пустышки? Зачем?! Ему бы только порадоваться, что кому-то удалось вывести браслет за границы Земель Эрхегорда. Разве не к этому стремятся красные? Разве они не хотят очистить свою ойгурию от мерзости?! И если магульдинцы действительно загнали меня сюда, почему не устроили засаду, не поймали еще на подъезде к Харгою?
Я слишком устал от круговерти происходящего и бесконечной путаницы мыслей.
«Интересно, Гийюд что-нибудь об этом знает?»
Огляделся. Магульдинца нигде не было. Хотел спросить о нем у Тенуина и тут увидел возле лестницы разодранную одежду и мотки веревки. Похолодел. Понял, что очередной сон не был простым видéнием. Подошел осмотреть одежду, чтобы убедиться. Кожаная рубашка с застежками в виде когтей орлеута. Кожаные штаны с толстыми рубцами и крепежами для ниоб. Их будто содрали большой когтистой лапой…
Я ужаснулся, представив, что Гийюд сейчас в самом деле висит на колонне Дикой ямы. Это означало одно. Магульдинец мертв. Если еще не умер, то умрет в ближайшее время. Значит, допросить его не удастся. Подумав так, я отчасти испытал облегчение – не хотел возвращаться за ним в Дикую яму.
– Что с девчонкой? – Из прихожей к нам вышла Эрза.
Никогда прежде не видел ее такой бледной.
– Какой девчонкой? – не понял я.
– Этой! – Эрза показала на неподвижную Вету.
– Пусть лежит.
– Нужно от нее избавиться.
– От себя избавься! – прогремел заходящий следом охотник.
Эрза промолчала в ответ.
– Нужен огонь. – Громбакх, не объясняя своих слов, схватил ближайший стул и с размаха ударил им о пол.
Вета от испуга вздрогнула, но промолчала. Стул оказался крепким, даже не треснул. Охотнику пришлось взяться за топор.
Я выглянул в прихожую, надеясь найти Миалинту. Входная дверь была распахнута. На комоде по-прежнему стояла клетка. Раньше в ней сидел парунок – птица, обученная доставлять красным послания Гийюда. Что бы там ни было в его последней записке, птица наконец улетела. Город действительно открылся.
Затем я увидел, что на веранде сидит Миа. Обрадовался, только сейчас вспомнив о том, как переживал за ее судьбу. Вышел расспросить о том, как все прошло. И увидел ее руку…
Когда Эрза привела Мию, Громбакх не стал задавать вопросов. Не ужаснулся, не удивился – сразу, будто давно продумал план действий на такой случай, побежал в соседний дом, где раньше ночевали магульдинцы. Там, в лекарском запасе, он еще в прошлый раз заметил кусок розовой глины. Понадеялся, что у красных не нашлось повода его израсходовать. Горячка
[19] не лучшее средство, но сейчас оно могло оказаться спасительным.
Пока Тенуин ломился ко мне в библиотеку, охотник успел вернуться к Миалинте. Обмыл рану из бурдюка. Не обращая внимания на стоны, смочил культю настойкой цейтуса и, пока не срезая рукав, принялся обмазывать рану уже размягченной глиной. Миа потеряла сознание.
