Осмотрев строгие штрихи букв, небольшие закругления снизу и угловатые навершия, я достал перо Нитоса. Снял тонкий слой защитной ниллы, покрутил в пальцах, привыкая к весу и форме оправы. Затем окунул наконечник в чернильницу, бережно снял излишки о стеклянную резку и приготовился писать.
«Травяной светильник вдребезги разбился, расплескал огонь по книге. Страницы сразу занялись, никто не мог их погасить. Нитос в страхе отшатнулся и только наблюдал, как все сгорело: книга, свитки, стол».
Ничего лучше я не смог придумать.
Бережно переносил записанные Тенуином буквы. Видел, как листы безропотно принимают каждое новое слово, и уже надеялся на успех.
Окончил абзац. Затаился.
В минуты тишины библиотеку наполнял привычный городской шум. По брусчатке цокали копыта. Кто-то переговаривался, кричали разносчики. Двое мужчин горланили хмельную песню – стоило кому-то окатить их водой с балкона, как песня тут же сменилась угрозами и сдавленной руганью. Между книжными шкафами что-то шелестело, тихонько завывало, будто ветер, затерявшийся в лабиринте горных останцев.
– Ну как? – В библиотеку заглянул Громбакх.
С его голосом звуки стихли.
Мы промолчали. Настойчиво всматривались в книгу. Ждали ее реакции.
– Ты видишь мои строки? – спросил я Тенуина, уверенный, что он сейчас смотрит через синкту, третье веко варнаата.
Помедлив, следопыт ответил:
– Ничего. Пустой лист.
– Нет…
– Что?
Увидев, что моя запись высветляется, я стиснул кромку стола. Все повторилось, как при появлении записей Нитоса, только наоборот. Одинокий абрис медленно таял в густом тумане. Наконец не осталось ни малейшего отпечатка, но следом проявились другие строки. Их опять писал книжник.
– Не сработало, – вздохнул я.
– Уверен?
– Да. Он уже сам что-то пишет. Значит, связь лигура с внешним миром не прервалась.
– Попробуем другую запись.
– Давай.
Я торопливо сочинил новый абзац. В нем залил книгу хлорисом. Описал, как листы скукожились, как ошпаренный Нитос отбежал от стола. Пока Тенуин переводил строчки на ворватоильский, сочинил еще два варианта. В одном ударом меча убил самого книжника – так, что «кровью окропило страницы онемевшей книги». Во втором натравил на него разъяренного бихчахта, который «в озлоблении пожрал и стол, и книжника, и книгу».
По очереди опробовали все три варианта. Ни один не прижился. А после третьего книга, будто насмехаясь над нашими попытками, вывела понятное мне без всяких переводов:
– Новый вдох и новый выдох. Дверь раскрыта, дышит, – устало прошептал я вслух. – Бесполезно…
Еще одна попытка. На этот раз абзац сочинил Тенуин. Я даже не спросил о его содержании. Все отчетливее чувствовал привкус отчаяния. Думал о Миалинте, которой сейчас приходилось где-то там, в центре Авендилла, прятаться от магульдинцев. Думал о том, что загнал Тена и Грома в западню – в любой момент мог вернуться отряд наемников.
– Вот. – Следопыт протянул мне листок и сам объяснил: – Я переделал первый вариант. Написал, что Нитос сам вывел эти строки в своей книге.
– Это как?
– То, что ты придумал про огонь. Теперь будет так, что он сам это у себя в комнате написал.
Я нервно усмехнулся. Идея показалась безумной. И все же с прежним воодушевлением стал перерисовывать строгие буквы ворватоильских слов. Потом замер над книгой. Старался не дышать, будто мое дыхание мешало буквам прижиться на зеленоватых страницах.
Бесполезно… Новые строки исчезли, как и все прежние. А вместо них появился другой абзац. Тенуин предложил его перевести, надеясь, что в словах книжника скрыта подсказка. Я торопливо, уже привыкнув к некоторым словам, переписал для следопыта две короткие фразы. Подсказки в них не было. Они рассказывали об одинокой, всеми брошенной личине, которую окружили и пытались убить другие три личины. Книга не обращала внимания на наши попытки ее изменить.
Тенуин не сдавался – принялся писать еще один вариант. А я теперь думал об этой одинокой личине. Испугался, что под ней скрыто имя Миалинты. Не догадывался, что на самом деле речь шла о гирвиндионце. Израненный, ослабевший, он размахивал молотом, отпугивал кравшихся к нему наемников. Бежать было поздно. Один арбалетный болт торчал из ноги, второй успел вонзиться в спину, чуть выше поясницы. Кровь напитала брючины Нордиса, сочилась из тяжелых гронд – от каждого шага пенилась большими красными пузырями.
Гирвиндионец тяжело дышал в мареве неодолимой духоты.
Два магульдинца, с мечом и дубинкой, стояли по бокам. Рывками подбегали на несколько шагов и тут же отступали. Крошнак раскручивал вирсту. Коготь летел низко, над брусчаткой, изредка лязгал по ней, потом чуть приподнимался. Первые две попытки атаковать были неудачными. В первый раз Нордис увернулся, во второй вовсе отбил коготь молотом.
Противостояние было ожесточенным и молчаливым. Никто не проронил ни слова. Только пыхтение, шорохи, скрип кожаных доспехов и свист рассекавшей воздух веревки.
С крыши вновь щелкнул храповик. Арбалетчик, укрытый за давно обветшавшей цветочной шпалерой, уже несколько минут ждал удачного момента выстрелить и не прогадал. Третий болт вонзился Нордису в ногу, чуть выше первого. Гирвиндионца подкосило. Одновременно с этим вперед бросились оба наемника с мечом и дубинкой. Нордис вкруговую махнул молотом, изготовился на втором замахе ударить любого, кто к нему приблизится, но из-за этого пропустил пущенный в него коготь. Громоздкий кусок стали подрубил его под колено и без того израненной ноги. Нордис упал, и тут же блеснули меч с дубинкой. Удар дубинкой пришелся в молот, меч попал в тело.
Схватка была проиграна.
Крошнак остановил вращение вирсты. Довольный тем, как все закончилось, подтянул коготь к себе. Осмотрел его. Должно быть, молот Нордиса оставил на нем отпечаток. Крошнак даже не улыбнулся, сохранив неизменно угрюмое выражение уродливого лица. Безучастно взглянул на то, как остальные, запыхавшись, наносят новые удары. Как весь изрубленный, окровавленный гирвиндионец пытается поднять молот.
Крошнак лениво смахнул со лба мутную испарину. Посмотрел на тяжелое бугристое небо. Исполинские волоки туч застыли в неподвижности. Ни дождя, ни ветра. Обернулся в ту сторону, где прежде горел костер, шмыгнул рябым носом, утер губу, серая вспышка на краю зрения и – тупой удар, ослепивший, откинувший голову.
Стрела угодила Крошнаку в левый глаз. Светло-синее оперение. Тяжелая. С дробящимся трехгранным наконечником. Нордис не одобрил бы. Сказал бы, что это пустая трата. Тут бы хватило игольной стрелы. Но Эрза хотела разворотить наемнику мозг. Если б могла, пустила бы сразу две стрелы. Отвернулась. Не стала наблюдать за тем, как упадет безжизненное тело. Забежала за стену дома и припустила еще быстрее, уже не боясь шуметь. Ее ждала Миалинта.
