Краткая холодная пустота в груди. Падение. Наемник, стоявший по центру настила, нелепо раскинул руки и ноги. Не выпуская меч, полетел прямиком на дно воронки – одной из тех, что появились на улицах города. Мы так и не выяснили, что именно в них пряталось, решили предоставить это красным.
Второй наемник, бросив клинок, успел схватиться за щели между опустившимися досками. Отчаянно толкаясь ногами, подтянулся. Уцепился за торчащий из завалов каркас кровати, обломил его, чуть не свалился, но подтянулся вновь и наконец выбрался.
Торопливо боком обошел провал. Остановился с противоположной стороны ямы. Выхватил стилет. Пригнувшись, озирался, готовился прыгнуть на неприятеля. Из ямы донесся крик. Наемник обернулся. Увидел, что его напарника до пояса затянуло в рыхлое углубление на дне. Он дергался, так и не выпустив меча, отчаянно упирался руками и кричал так, что от ужаса холодило грудь. Потом крик оборвался. Тело обмякло. Неспешно погружалось все глубже, конвульсивно вздрагивало, опрокидывая голову то в одну, то в другую сторону. Магульдинец, опомнившись, развернулся. Но было поздно. Увидел блеск стали. Миалинта косым ударом рассекла ему лицо и тут же пнула в живот. Наемник медленно отклонился и, рассеянно ловя пальцами воздух, повалился в воронку.
Миалинта заглянула в яму. Увидела, как сразу два тела затягивает в рыхлое углубление на дне: одно – вниз ногами, другое – вниз головой. Отвернулась. Пошла в обход. Нужно было торопиться. Эрза явно нуждалась в помощи…
К этому времени Громбакх успел связать Гийюда. Бросил его у лестницы на второй этаж. Завалил входную дверь – стащил в прихожую сразу два полных утвари комода, диван, обитую бархатом циновную козетку. До кучи побросал стулья и каменные статуэтки. Охотник догадывался, что затея с костром и ловушкой может провалиться, поэтому ждал, что в любой момент нас начнут штурмовать наемники. Единственным путем к отступлению теперь была крыша. Но в любом случае, прежде чем отступать, предстояло завершить начатое.
Гром прислушался. Ни стонов, ни голосов, ни шагов. Еще раз осмотрел устроенный им завал. Кивнул сам себе и заторопился назад, в зал. Ткнул грондой Гийюда и ухмыльнулся, когда тот промычал что-то в тугой кляп.
– Чего глаза выпучил? Лежи, не дергайся.
Вета по-прежнему сидела у стены. Слепо таращилась на убитого наемника. Что-то беззвучно бормотала одними губами. Гром приблизился к ней. Навис над девочкой всей глыбой своего роста. Осклабившись, прошептал:
– Привет. А с тобой мы поговорим.
– Нет… Не надо…
– Не бойся. Больно не будет. Будет весело.
Гром ухватил пленницу за ворот, хотел поднять ее на ноги. Вета сопротивлялась. Дергала головой, отбрыкивалась. На ее лице слезы мешались с пеной соплей и слюны.
– Ну же! – Охотник дернул сильнее.
– Нет! – заверещала девочка и стала выкручиваться, задыхаясь в приступе отчаяния, глотая слова и подступавшую тошноту. – Я не буду… Я не знаю… Оставьте…
– Да что ты! – Гром рванул так, что ворот цанира оторвался.
– Не-а-а-а… Не… прошу-а-а… – Вета скривила лицо, раскрыла рот и только выдавливала рваные звуки.
– Заткнись! – рявкнул Гром. – Сказано, не буду бить. Просто хочу поболтать. Да что ты…
Охотник увидел, как под пленницей по ковровым бузням растеклось темное пятно.
– Ну ты даешь…
Девочка в неожиданном порыве рванулась из рук Грома. Сбив стоявшую рядом вазу, кинулась к прихожей. Охотник успел перехватить ее за шиворот и дернул на себя. Крик оборвался хрипом. Вета опрокинулась на спину, схватилась за горло.
– Так, все. Надоела ты мне… Возиться тут с тобой.
Охотник, рассвирепев, коротко хлестнул девочку ладонью по лицу. Та захлебнулась плачем, стихла. Только поскуливала. С отвращением глядя на ее влажные штанины, Гром перевернул пленницу на живот. Вета опять застонала, начала извиваться, пробовала отползти. Охотник, не сдержавшись, тяжело наступил ей на поясницу, сорвал цанир – так, что невольно заломил девочке руки. Затем стал быстро, рыча, возиться с завязками ее кожаной рубахи. Дергал пряжки креплений. Злился, что пленница продолжает вырываться. Навалился уже всем весом. С омерзением рванул завязки и только туже их затянул. Наконец, ругаясь, встал. Поднял с пола топор. Увидев это, девочка взвилась до того торопливо, неловко, что так и не смогла подняться. Лишь барахталась на полу, путаясь в онемевших руках и ногах. Поползла в сторону. Сама того не заметив, вляпалась в лужу крови, откатилась и уперлась в тело убитого наемника. Судорожно вдохнула, потом еще и еще, никак не могла надышаться. Пробовала кричать. Из горла тянулся хрип.
Гром больше не говорил ни слова. Ногой отбросил пленницу на живот. Коленом придавил ей поясницу. Острием топора разрезал ткань. Наконец сорвал рубашку. Отбросил топор. Вцепился в грязную поддевку. Задрал ее к шее – целиком оголил спину.
– Значит, правда…
На спине девочки, между лопатками, таился узор из красных линий. Увитая змеем одиночная башня. Раскрытая пасть лежит на верхушке. Хвост обвивает скалу. Знак магульдинцев. Красный легион. В Землях Эрхегорда осталось немного отверженных, рискующих клеймить бойцов запрещенным составом сигвалина.
Охотник всегда считал, что глупо вот так метить и подставлять своих легионеров. Хотя магульдинцам хватило ума размещать исконную сигву не на кистях, как в былые годы, а на спине. К тому же придумали сменить обычную пасту красной. «Вот вам и верность традициям. Трусливая верность. Исковерканная».
Громбакх с сожалением посмотрел на Вету. Девчонка… Лет четырнадцать-пятнадцать. Еще не доросла до кухтиара, а уже получила красную метку и, наверное, считает себя легионером. Нет уже никаких легионеров. Последние из них – желтые – исчезли еще до рождения Грома. Их переименовали в эльгинцев, и с тех пор можно было забыть про всю придуманную еще Эрхегордом палитру легионов. Черный уничтожен до последнего солдата при Наилтиндоре Тихом. Зеленый распущен после гибели Мактдобура. Белый превратился в простых стражников, стерегущих личные владения ойгура. А красный легион выродился в обыкновенных наемников, спрятавшихся в Ничейных землях и пускающих слюну на любой проезжающий возле их границ торговый обоз. Магульдинцы сохранили створные звания и порядки, без умолку твердили о приверженности истинной ойгурии, наверняка готовились объявить создание собственного гнилого княжества, но называться легионерами они не имели права. «Гниль и разложение, ничего больше». Хуже крысятников – те хоть честно говорят, что интересуются поживой, а эти, хоть и служат своему фарзуфу за кров, жалованье и возможность убивать, слишком много треплются о спасении Земель Эрхегорда.
Гром отошел от дрожащей пленницы. Подождал, пока она затихнет, и ровным голосом спросил:
– Все просто. Ты отвечаешь на вопросы. И я тебя не трону. Никто тебя не тронет. Останешься тут со своими подружками. Поняла?
Вета не ответила.
– Это был первый вопрос. Советую играть по моим правилам, и все будет хорошо. Так ты поняла?
