– Дальше будет видно.
По небу скользнула ветвистая дуга молнии. Озаренные серебристым светом, тучи казались тяжелыми каменными глыбами, готовыми обрушиться на Авендилл и в песок раздробить его затаившиеся руины. Следом пришел гром. Когда он повторился, заморосил дождь. Первый дождь за все то время, что Горсинг и Сит провели в Авендилле. Сейчас это означало только одно – они не услышат шагов. Даже если кто-то решит тут поблизости блевануть на всю улицу, они все равно не услышат. В таком положении нельзя стоять. Нужно двигаться. И крутить башкой с таким охватом, будто у тебя сразу десяток человек в отряде. «У того, кто хочет жить, с возрастом на заднице вырастают глаза». Вельт… Горсинг только сейчас по-настоящему ощутил злость из-за его смерти – невпопад и совсем не вовремя. Нельзя было отвлекаться.
В городе стало по-осеннему сумеречно. Дождь быстро перешел в несмолкаемый ливень.
– Идем. – Горсинг махнул.
– Мы ничего не найдем. Все смоет.
– Знаю. Хотя бы осмотримся.
– А потом на реку?
– Потом на реку.
Сит перепрыгнул через боковое ограждение парадной веранды. Горсинг последовал за ним.
Старались идти вдоль стены. Направились к повороту. Решили заглянуть в ближайшие дома, найти среди них выпотрошенный, подняться на крышу и оттуда хорошенько осмотреть квартал. Наилучший обзор открывался с Заложного дома, но вдвоем бродить по его залам было опасно.
Шли с зазором в три шага. Прислушивались. Ливень скрывал все звуки.
Сит на ходу разминал правую руку и делал это, пожалуй, чересчур настойчиво. Сгибал и разгибал пальцы, подергивал выбитым мизинцем.
Горсинг не сразу понял, что у Сита началась судорога. Хотел одернуть его, но сдержался. Подумал, что так даже лучше. В судороге боль притупляется, а сейчас… Сит едва вышел из-за угла – мелькнула сталь. Серповидный клинок. Вонзился в макушку. Острие ушло вглубь на три пальца. Все кончено. Засада. Они знали. Стерегли. Бежать!
Горсинг рванул вперед. С разбега пнул Сита в спину. Вовремя. Сита бросило вперед, а с ним потянулся и клинок, все еще воткнутый в его голову. Тот, кто стоял за углом, не ожидал этого.
Они этого никогда не ожидают.
Такой ход всегда работает.
Если б хватило сноровки, напавший выпустил бы рукоять или успел бы выдернуть клинок, однако он явно растерялся. На мгновение показалась его рука. Серая ткань цаниобы. Горсингу этого было достаточно.
Вложил всю силу в удар. Пустил меч по короткой дуге. В последний момент напавший отпустил свой клинок, но было поздно. Горсинг отсек ему кисть.
Вскрик. Шелест дождя нарастал – казалось, вода вокруг вскипает.
Горсинг отступил. Прижался к стене. До угла – два шага. Успеет ударить, если кто-то полезет следом. Бежать нельзя, можно получить стрелу в спину. На веранде от большого отряда не спрятаться. Значит, в Заложном доме. Последний шанс. Нужно только понять, сколько там осталось наемников. Это сейчас самое важное.
В груди растекалось тепло. Сердце глушило надрывной пульсацией. Но голова оставалась ясной. Горсинг оскалился. Рванул вперед. Нужно было рискнуть. Выглянуть. Понять, с кем он столкнулся. Если сразу не умрет, успеет отступить, там будет проще.
Замер перед углом.
Сит, опрокинутый в лужу, не шевелился. Вода возле его головы потемнела. Лезвие по-прежнему сидело в его макушке. Конра. Горсинг уже видел такие клинки.
Перехватил рукоять, поднял к подбородку – так, чтобы меч прикрыл грудь. Важна каждая мелочь.
Выставив ногу, сунулся на четверть тела.
Двое. Один ранен – обхватив руку, ползет. Второй держит лук. Пятнадцать шагов.
Толкнулся выставленной ногой и вернулся под прикрытие стены.
Стрела пролетала в двух пальцах от угла. Мимолетное промедление убило бы Горсинга.
Нужно было бежать. Пятнадцать шагов до стрелка – хороший запас. К тому же стрелок не пойдет напрямик, побоится получить такой же удар, как и его напарник. Значит, выдвинется по дуге и выглянет за угол с другой стороны улицы – так, чтобы сохранить расстояние для выстрела. За это время можно добежать до отворота на соседнюю улицу. Если б там ждала вторая засада, они бы уже вышли на него со спины.
Однако Горсинг остался на месте.
Он узнал стрелка. Несмотря на грозовой сумрак и ливневую завесу. Не мог не узнать.
Помедлив, закричал на всю силу голоса:
– Эрза!
Дождь исчерпал духоту, но в городе неизменно пахло сухой пылью и затхлостью давно покинутого и запертого на замки помещения.
– Эрза! – проорал еще раз, вложив всю злобу и все отчаяние.
Горсинг окончательно запутался, но теперь у него появился шанс разобраться во всем, что здесь происходило с тех пор, как Феонил оставил записку под убитым Тархом.
Бросил меч – так, чтобы его полет был хорошо виден стрелку. Выставил из-за угла руки. Медленно, не опуская рук, вышел сам. Остановился возле убитого Сита. Девятый из десяти. Горсинг остался один. Потерял всех людей.
В неизменных пятнадцати шагах стояла Эрза. Лук не опустила, но и стрелять в этот раз не стала. Второй нападавший уже не полз. Замер неподалеку, прижав к груди искалеченную руку.
– Эрза, – повторил Горсинг, теперь шепотом.
Им предстоял долгий разговор.
Глава 7
Комната Нитоса
Все ангоры без исключения признавали Акмеона создателем сущего и почти не вступали в противоречие, трактуя его поступки и предсказывая судьбы нашего мира. Если забыть споры об акмеонитах, лигурах и необходимости проповедовать свои знания, их главным отличием можно указать отношение к Предшественникам.
Каждый ангор устанавливал свою исключительную цель, которая со временем становилась основой их единства. Так, диаввелы считали первостепенной задачей покорение Ниол Дора, стены́ Предшественников в горах Северного предела. Наиболее известным представителем диаввелов был Толингар из рода Эрхегорда, открывший Гейзерные топи и оставивший свое имя в названии одного из рубежных хребтов.
Известно более десяти экспедиций к Ноил Дору, пеших и воздушных, оплаченных ангором диаввелов. Семь из них были включены в престольные каноничные архивы и служат неоспоримым доказательством того, что в стремлении покорить Северную стену диаввелы проявляли не меньше упорства, чем нерлиты в поисках Спящего – якобы последнего из живых Предшественников.
«История ангоров Западного Вальнора». Ферантин из Новой Инкеи
– Миа…
Я открыл глаза. Не заметил разницы. Тьма осталась холодной, непроглядной.
Поднес пальцы к лицу. Ощупал веки. Убедился, что они поднимаются и опускаются.
