«В ратуше ничему и никому нельзя верить. Даже себе… В первую очередь себе».
Я опять позволил страху одолеть меня. Осознав это, приободрился. Понял, что должен проявить волю. Простонав, сжал кулаки, захлопнул рот – так, что лязгнули зубы. Ничего. Поворочал языком. Всего лишь слюна. Обильная, холодная. Но больше ничего. На лбу выступила испарина. Выдохнув носом, я опять подстроился под шаг Теора.
Вдоль стен стояли тумбы. На них высились серые, затянутые паутиной фарнитные вазы. В ряд висели потемневшие картины в резных рамах. В них едва проглядывали укрытые пылью и копотью образы. Портреты улыбались, но их улыбки выглядели зловеще, давно превратились в тусклый оскал.
Из парадного зала мы вышли в коридор. Пространство сузилось. Хорошо. Так проще. Теперь по обе стороны были двери. Чуть приоткрытые. Черные щели, в которые едва бы удалось просунуть руку. Просунуть руку в черноту… Почувствовать, как упираешься в липкую жижу…
«Нет! Остановись. Ищи другую мысль… Думай о чем-то другом. Еще один страх».
Чем дальше мы шли по коридору, тем больше дверей я видел. Темный выход в зал отдалился. Двери… Я представил, что за ними до сих пор таятся жители Авендилла – те из них, кто не смог сбежать из города. Кто стал его вечным пленником.
«Они ждут, чтобы мы зашли поглубже, и тогда… тогда можно выйти из своих убежищ, окружить нас».
Подумав так, различил скрипы, будто двери действительно открылись. Испугался, что из комнат хлынет мрак, поглотит огонь в светильнике, и его пламя тут же начало подрагивать.
Я вновь и вновь запрещал себе думать о своих страхах. Хотел зажмуриться, но вовремя вспомнил слова Теора: «Всегда смотрите прямо. Не закрывайте глаза. Даже моргать старайтесь реже». Эта мысль породила новые страхи. Я стал думать, что ослепну, что мои веки покроют корки струпьев… От этого страха переметнулся к другому. Вновь посмотрел на двери. Увидел, что они заперты. Все до одной. Никаких щелей. Я чувствовал, как выматываюсь…
Теор остановился. Я почувствовал тепло его спины. Не оборачиваясь прошептал:
– Что там?
Неизвестность пугала. Хотелось обернуться, но я сдерживал себя.
– Ничего… Тупик. Раньше тут был проход.
– Раньше?! Ты не говорил, что мы ищем что-то конкретное.
Хотелось отбросить эти игры, сказать Теору, что я знаю о комнате Нитоса, однако правда сейчас могла его испугать.
– Нужно в соседний коридор. Может, там проход еще открыт.
– Проход куда?
– На обходную лестницу.
– Теор…
– Да?
– Ты знаешь, куда мы идем?
– Знаю.
– И…
– Доверьтесь мне. Просто доверьтесь. Мы уже близко. Не думайте об этом. Сомнения породят новые страхи.
– Тебя тоже преследуют страхи?
– Да. Тут и раньше так было, только все стало хуже, тяжелее… Ведите! Ваша очередь. Из коридора свернем налево, обогнем парадную лестницу, зайдем в соседний коридор. Ну же!
– Парадная лестница нас не устроит?
– Ведите. Не думайте. Умоляю, нельзя так медлить.
– Хорошо.
Я сделал шаг вперед, но тут услышал шорохи за спиной и остановился. Прислушался. Почувствовал, как Теор подталкивает меня, но отказывался идти. Слушал. Шорохи усиливались. Вскоре стало понятно, что это шипение. Змеиное. И оно приближалось.
– Что это?! – Я зашагал вперед, едва удерживаясь от того, чтобы побежать.
– Ничего, просто тупик. Не торопитесь. Идите спокойно.
– Но я слышу…
– Ничего. Просто тупик.
Теор монотонно повторял эти слова, но я отчетливо слышал, что шипение преследует нас. Усиливается. По стенам, по потолку. Оно уже было рядом, над нашими головами. Я зашагал быстрее. Веревка натянулась, сдавила живот. Теор сбился с шага, наступил мне на пятку, но все так же спокойно повторил:
– Не торопитесь. Тут ничего нет. Никаких змей.
– Тогда откуда ты знаешь, что я слышу именно змеиное шипение?
– Что?
Я раздраженно повторил вопрос.
– Я не говорил этого, – ответил Теор.
– Ты сказал, что там нет змей!
Раздражение крепло, хотелось вывернуться из веревки, сорвать цаниобу, сорвать все и бежать, бежать.
– Я не говорил этого. Я молчал.
Чтобы хоть как-то отвлечься, я начал пальцами выглаживать мочку уха. Надавливать, оттягивать, привлекая свое внимание к легкой боли. Вскоре ощутил на пальцах кровь. Вздрогнул. «Яд… яд Азгалики начинает убивать». Забыв про светильник, дернул рукой – едва не опрокинул его. Крепче сжал латунное кольцо держателя. Подождал, пока успокоится огонек, и тогда посмотрел на пальцы. Ничего. Никакой крови. Я отвлекся и не сразу заметил, что шипение стихло. Вздохнув, прошептал:
– Идем. Я в порядке.
Мы медленно вернулись в парадный зал. Обогнули лестницу. Перешли во второй коридор. По-прежнему вел я. Теор шагал следом.
Одинаковые деревянные двери по обе стороны коридора. Круглые потемневшие ручки. Филенки – исцарапанные, по углам испачканные плесенью. Над нами – потолок с обнаженной дранкой, с трещинами, глубину которых не могли высветить ни жаберная свеча, ни масляный светильник.
Я медленно шагал вперед.
Под ногами хрустел пепел, ломались горелые доски, крупные куски угля.
Прошли весь коридор. Я привык к уловкам ратуши и больше не позволял ей распалять мои страхи. Быстро, почти сумбурно сменял одни воспоминания другими, листал перед собой бесконечную череду образов. Представлял долгую вереницу людей, слышал гомон звуков. Ни на чем не останавливался. Так идти было проще.
В конце коридора – тупик и отворот направо. На серой золе – тропка из свежих следов. Будто лисьи. Но я уже не верил глазам. Знал, что никакой тропки тут, скорее всего, нет.
Двери закончились. Я замедлил шаг. Приблизился к отвороту.
– Лестница? – спросил Теор.
Я ничего не ответил. Боялся своего голоса. Выглянул за угол. Темно, ничего не видно. Тишина. Только хруст под ногами и дыхание внутри.
Еще несколько шагов, и я замер.
Очередной тупик. На полу – пес. Луговая лечавка. Совсем как та, что преследовала меня в тумане Багульдина, только чуть больше и вся лохматая, в каких-то шишках, будто нахватала в кустах репейника. А рядом с лечавкой, в углу, что-то черное.
Пес казался спокойным. Склонив мордочку, смотрел на меня, подергивал хвостом.
Еще несколько шагов.
– Что там? – прошептал Теор.
