Именно такая траншея, опущенная сразу на пять саженей, привела строителей к стене даурхатта. Они ненароком зацепили верхнюю кайму. Основание каахнерской кладки уходило вглубь еще на добрые семь саженей. Строительство дороги отложили на год, однако обследовать северный даурхатт так никто и не решился – раскопать его целиком было бы трудно и чересчур затратно. Старший наместник Северных Земель интереса к каахнерским следам не выказал.
Так и не дождавшись распоряжений от эльгинцев или из ойгурного двора, комендант Северных Земель приказал убрать все найденные следы даурхатта, чтобы они никого не смущали, и продолжить строительство дороги.
В 341 г. от к. э. был открыт новый северный форпост Дуллон-Гир.
Форпост представлял собой круговую бревенчатую ограду и двухэтажное строение с укрепленным дозором на крыше и термальной чашей „Северного ока“ в подвале. К основному зданию со временем сделали несколько пристроек, в каждую из которых прокопали отдельные каналы горячей воды, для чего была частично изменена форма термальной чаши. Каналы протекали прямиком под кроватями гвардейцев, обеспечивая их теплом даже в период непрекращающихся вьюг.
В отличие от Дуллон-Дира – южного форпоста, построенного в Камданском ущелье и готового принять удар любого из южных народов, – Дуллон-Гир считался неприятным, но спокойным местом. Было очевидно, что войны не достигнут его стен. Поэтому горных саппиров сюда не призывали, да и в пограничной гвардии выбирали тех, кто в чем-то провинился или был стар для иной службы. Считалось, что попасть в Дуллон-Гир едва ли не хуже, чем оказаться на посту в песках Саам-Гулана или у Медвежьего зева за Роктаном.
Служили в Дуллон-Гире посменно. Каждая смена длилась полгода. Проживали в форпосте только гвардейцы со своими семьями – не более двадцати человек.
Первые пять лет их служба в самом деле была скучной и предсказуемой, а потом новая смена с удивлением обнаружила, что ворота форпоста раскрыты настежь. Никто не вышел им навстречу. Обычно к последнему дню вахты в Дуллон-Гире царило оживление, но в тот день кругом стыло безмолвие и затаенность.
Гвардейцы обыскали форпост. Никого не нашли. Вещи лежали на местах, никто их не паковал. Обычный беспорядок. Ведра растопленного снега, сушилки с тряпьем, подготовленные к заточке клинки, начищенные доспехи, рассыпанные по бочке игральные кости, расставленный на столе набор для игры в „Марш легионера“ и даже чашки с остатками недопитого мясного бульона.
Кухлянки и овчины остались на вешалках. А люди пропали. Уйти к Дол-Гизиру они не могли. Дорога там одна, их бы заметили постовые под Утиной скалой.
Рингат, возглавлявший смену, запретил подавать сигнальный огонь, опасался выговора. Приказал убрать вещи старой смены и занять свои места, а одного из гвардейцев отослал с донесением коменданту Дол-Гизира.
Комендант Дол-Гизира отправлять своих людей в Дуллон-Гир не захотел, тревогу не объявил, вместо этого отправил бегунка к коменданту Пекель-Зорда.
Новость об исчезновении целой смены постепенно дошла до эльгинцев, и через три недели у стен северного форпоста остановился отряд кромешников. Ворота были распахнуты. Дуллон-Гир молчал. Вторая смена тоже пропала.
В этот раз удалось сразу обнаружить следы – они ровной бороздой рассекали рыхлый снег и устремлялись на северо-восток, прямиком к Гиблым сопкам, над которыми виднелся Ниол Дор, стена Предшественников. Как и предыдущая вахта, они оставили теплые вещи на местах. Многие ушли босиком.
Кромешники отправились за беглецами – понимали, что без обуви в такой мороз те далеко не уйдут. Рассчитывали найти замерзшие тела и в дальнейшем изучить их, найти признаки телесной болезни или чего-то иного, вызывающего столь стремительное и пагубное безумие.
Эльгинцы прошли не меньше семи верст по сугробам, приблизились к границам Ребровного поля и только там вынужденно отступили. Ни одного тела они так и не нашли. Только ровная, будто выведенная по мерному канату, борозда из отпечатков босых ног и больше ничего. Северо-восточное направление оставалось неизменным. Что бы ни придало такую необычную силу гвардейцам, их женам и детям, было очевидно, что Ребровное поле им в любом случае не пройти, однако снежные порывы, грозящие усилиться до настоящей вьюги, заставили кромешников вернуться в здание форпоста.
Осмотр жилых комнат ничего не выявил. Никаких записок, писем или форменных отчетов, которые могли бы как-то объяснить бегство людей. Последнюю запись в вестовую книгу сделали за три дня до появления эльгинцев: „В пятом канале, подающем воду в северную жилую пристройку, обнаружена течь. Вода всю ночь парила больше обычного, начинала кипеть. В других каналах подобное не наблюдалось. Бортик канала замазан эпогилевой смесью. Течь не наблюдается“ (см. ис. А-102 Арх. 12–68). Больше – ни строчки.
Кромешники провели еще три дня в северном форпосте, после чего спешно его покинули. Никакого отчета коменданту Дол-Гизира они не предоставили и только распорядились в ближайшие сроки запечатать „Северное око“, заколотить двери и окна самого форпоста, однако внутри больше ни к чему не прикасаться, после чего приказали разрушить ведущую к Дуллон-Гиру подснежную дорогу.
Распоряжения кромешников были выполнены.
Форпост перенесли под Утиную скалу, на северную оконечность Гейзерных топей. Подлинную историю Дуллон-Гира было запрещено разглашать под угрозой получить спинную сигву».
– Любопытно. – Миалинта поглядывала в сторону Тенуина, все еще надеясь услышать от него хоть какое-то пояснение. – Но теперь понятно, почему я никогда об этом не слышала.
– Тут есть вклейка, – одолевая зевоту, прошептал я.
– Что?
– Более поздняя вставка. Наверное, сам Нитос или кто-то из других владельцев дополнил.
– И что там?
– Сейчас, тут почерк совсем мелкий. Поди разбери…
«Через тридцать шесть лет после закрытия „Северного ока“ опечатанный форпост был вновь обследован. Основное здание и все пристройки, вопреки ожиданиям, оказались лишь частично занесены снегом.
Внутри ничто не выдавало запустения. Могло показаться, что приписанные сюда гвардейцы только что вышли из комнат и готовились в любой момент вернуться. Даже хлеб на полках не испортился, равно как и недопитые бульоны в чашках.
Мягкие шкуры на стенах, деревянные табуреты перед столом из тесаных бревен. Запотевшие от гейзерной норы окошки. Арбалет, разобранный, прочищенный, но так и не собранный. Разложенные рубашки и все еще теплые постели лежаков.
Каменная печать на термальной чаше осталась нетронутой, однако, судя по частичному размоканию связующей глины, продержится она еще не больше десятка лет.
После повторного обследования принято решение сжечь форпост, а на гейзерную нору поставить новую печать – сделанную по меркам и материалам, прежде использованным каахнерами».
– Вот тебе и «Северное око», – вздохнул я. – Ничего не напоминает? Все эти исчезновения людей…
