«И лучше места не найти, чтоб скрыть все то, что ценишь».
Теор увел Вайрика из Целиндела. Вернулся без него. И разбогател. Золотые кубки. Семейное наследие? Может быть. Или сокровища Нитоса. Куда более логичный вариант. От кого-то узнал про тайную комнату. Как и наместник Авендилла в свое время, подумал, что в комнате спрятаны родовые сокровища опального книжника. Отправился сюда с Вайриком. Хотел вынести как можно больше, но сумел вытащить только кубки. Поругался с Вайриком – не захотел с ним делиться. Убил его. Почувствовал себя обманутым. Понял, что в Авендилле опасно, и отказался от мысли вернуться сюда в одиночестве. Нанял людей Горсинга, чтобы они охраняли его. Считал, что сокровищ хватит на всех. В последний момент испугался, что Горсинг поступит с ним так же, как сам Теор поступил с Вайриком. Убьет и все заберет себе. Может быть… После таких приключений стоило затаиться, выждать год или два, но Теор не утерпел – отправился в Багульдин, надеясь нанять очередных проводников. Попытать счастье в третий раз. Теперь привести с собой не отряд, а двух или трех человек. Потом поделиться с ними награбленным или как-нибудь от них избавиться.
Я с отвращением поглядывал на Теора, который шел чуть впереди. Отказывался верить ему. Не было никакого брата. Не было счастливого Вайрика, уехавшего в Лощины Эридиуса и открывшего там свою птичью лавку. Как не было и медальона с портретом бабушки.
Я собрал достаточно фактов. Из них складывалась понятная картина. И только один факт не давал мне покоя.
Третий каменщик вынес младенца.
Настоящего, живого младенца в льняных пеленках. Зачем Нитосу понадобился ребенок? Разве что для каких-то опытов с вещами из Лаэрнора. Наместник разрешил выносить из комнаты что-то одно, и каменщик, сжалившись над малышкой, вынес ее вместо драгоценностей. Да, возможно, все так и было…
Мы шли не так уж быстро, но я вспотел. Сказывалась усталость. Расшнуровал цаниобу, распахнул ее на груди. Легче не стало. Жар только усиливался, и это было довольно странно. Теплые капли пота бежали по лицу.
Обратил внимание, что Теор тоже весь взмок. И не только Теор. Громбакх теперь то и дело рукавами тер лоб, ворчал. Эрза, Нордис, Миа – теперь все шли с приоткрытым ртом, будто в полном снаряжении зашли в парную. Вспотел даже Тенуин, что казалось почти невозможным. Одна только Шанни не высказывала беспокойства. Ее кожа оставалась сухой и бледной.
– Что это? – Феонил с удивлением смотрел на мокрую руку, которой он только что провел себе по шее.
Пришлось остановиться. Идти было трудно. По коже распространился зуд немытого тела. Пот заливал веки. Закрыв глаза, я бы с уверенностью сказал, что все вокруг заволокли клубы раскаленного пара, но воздух оставался на удивление прозрачным.
– Что происходит? – не успокаивался Феонил. С его носа падали мутные капли пота.
Из-за духоты я никак не мог надышаться.
Мы теперь все хватали воздух ртом. Феонил и Теор присели на ребровик.
Я подумал, что нас настигла одна из странностей Авендилла. Заметил движение поблизости. Будто промелькнула вспышка на полированной стали. Обернулся. Вспышка повторилась, но теперь с другой стороны. Обернулся во второй раз и понял, что блики появляются от любого движения. Стоит поднять ногу или дернуть головой, как рядом проносится крохотный белый огонек, будто воздух искрит. Я начал водить перед собой руками. Феонил и Теор занялись тем же. Перед нами все чаще и настойчивее вспыхивали крохотные огоньки, и никак не удавалось понять, откуда они берутся.
– Не надо, – твердо сказал Тенуин.
Громбакх уже в раздражении стягивал с себя куртку цаниобы, когда над городом пронесся тяжелый вой – слишком низкий, утробный и потому едва различимый, будто гром, упрятанный в глубину озера. Басовое эхо рассыпалось мягкими отголосками, отчего вспышек в воздухе стало еще больше, и в следующее мгновение все резко стихло. Духота и жар пропали. Легкий ветерок скользнул по влажному лицу – приятное дуновение прохлады. Я улыбнулся, а потом сообразил, что именно произошло. Тенуин тоже догадался. Приблизившись ко мне, тихо спросил:
– На двух наемников меньше?
– Да, – кивнул я, вспомнив, как Пожиратель забрал Аюна и одного из людей Гийюда, представил, как сейчас, в эти самые секунды, Горсинг ощупывает локоть в опасении, что сломал руку.
– Идем, – позвал следопыт.
Нужно было искать убежище. Я и не рассчитывал выспаться этой ночью, но надеялся хоть отчасти отдохнуть перед комнатой Нитоса. Никак не мог забыть слова Горсинга: «Из ратуши никто не возвращается. Ничего, кроме смерти там не найти». Горсинг говорил, что скорее утопит своих людей, чем пустит их в ратушу. Вот только это были не слова, а мысли. Думать о том, как мне удалось в них проникнуть, не хотелось. Я слишком устал.
Глава 4
Северный предел
Времени нет, есть движение. И попытка уравнять движение разных тел единым мерилом – худший из обманов, навязанных нам Великим торговым Кольцом.
Откройте «Первый торговый свод», потребность в котором до сих пор не оспорена ни в одном из государств, некогда состоявших в Кольце, и вы прочтете, что минута есть промежуток времени, потребный для переливания чистой пресной воды из верхней чаши алентийского кувшина в нижнюю. Слепок такого кувшина, равно как прочие алентийские мерные слепки, бережно хранится и копируется вот уж многие века. И, глядя на равенство времени в самых отдаленных уголках бывшего Кольца, многие забывают, что эта мнимая минута для одного растянется долгим испытанием, для другого промелькнет незамеченной.
Мнимую минуту умирает человек и гибнет царство. Мнимую минуту падает перо от пролетевшей птицы и тянется дрема уставшего пса. Многие забывают, что наше существование измеряется не временем, а движением; и если время нас уравнивает, то движение дает свободу – ты сам выбираешь, возвыситься тебе в великих познаниях или остаться в пыли неведения.
Всякий обман – это сон. А благополучие и взаимопонимание, навязанные нам Великим торговым Кольцом, погрузили в сон десятки больших и сотни малых государств, отняв свободу познавать Эхо Акмеона, взамен оставив сытные обеды и праздничные одежды.
«Записи свободных речей и споров в Светлом саду престольного города Вер-Гориндора». Неизвестный спорщик
Ночевать мы остановились в двух кварталах от Торговой площади. Нарочно выбрали двухэтажный дом с покатой крышей, чтобы Феонилу было сложнее подать сигнал. Рассудив, что ему потребуется огонь, отказались разводить даже скромный костер, кроме того, изменили порядок и расположение дозора – Тенуин запретил отряду разделяться, сказал, что в каждую минуту мы все должны видеть друг друга:
– Так что спим у стены, а сторожим возле окон.
Эрза поддержала следопыта. Феонил пытался спорить, но тщетно. Предложил, как и прежде, отправлять дозорных на самую высокую точку, откуда открывается вид на все подходы к нашему временному лагерю, но Эрза согласилась с Тенуином, когда тот сказал, что сейчас в этом нет необходимости:
