Поразмыслив, Андуин решил от визита на «Экзодар» воздержаться. Уж лучше он ненадолго вернется в Штормград, а затем навестит еще одно место, которое вполне мог бы назвать третьим домом – Храм света Пустоты.
Глава четырнадцатая
Штормград
Из Тельдрассила Андуин вернулся лишь поздней ночью, воспользовавшись камнем возвращения, чтоб никого не потревожить. Уилл давным-давно спал, а спорить с Генном Седогривом не было никакого настроения. Однако Андуину очень хотелось поговорить кое с кем другим и предоставить ей возможность сообщить новости, прежде чем он отбудет в Храм света Пустоты.
Материализовался он в той самой приемной, где так часто ужинал, беседовал, спорил с отцом. От воспоминаний об этой утрате защемило сердце. Печально улыбнувшись, король прошел в свои покои, зажег свечу и поставил ее на окно. Покончив с этим делом, он приступил к другому – к наполнению урчащего желудка. Спустившись в кухню, безмолвную в столь поздний час, он нагрузил тарелку горой хлеба, острого даларанского сыра и золотистых яблок, а потом вернулся к себе, затворил дверь и сказал:
– Я буду чувствовать себя крайне глупо, если говорю сам с собой.
– Нет, ты не один.
Валира, как всегда, явилась на условный сигнал. Андуин улыбнулся, но в следующую секунду увидел выражение ее лица и разом потерял аппетит.
– Что-то не так, – сказал он.
Валира не стала этого отрицать, и сердце Андуина замерло в груди.
– Рассказывай.
В ответ эльфийка крови прикрыла глаза и молча подала ему письмо.
Читать не хотелось. Охотнее всего на свете Андуин сделал бы вид, будто никакого письма нет и не было, и остался в блаженном неведении. Увы, королю – по крайней мере, желающему править своим народом, как подобает – такое не пристало.
– Он в безопасности? – с усилием сглотнув, спросил король.
– Сейчас – да, – ответила Валира, кивком указав на письмо.
«Что ж, самого худшего не случилось», – подумал Андуин. Пожалуй, теперь он понимал, что там, в этом письме.
С тяжелым сердцем он развернул письмо, написанное условленным шифром, и принялся читать.
Я дорожил нашей дружбой многие годы. И дорожу ею по-прежнему. Но с величайшей неохотой, для блага тех, кто нуждается в моей защите, должен сказать: настало время прервать ее.
Желудок Андуина сжался в тугой, холодный комок. «Она все знает», – подумал он и продолжал чтение.
Я не подвергну дальнейшему риску ни свой народ, ни тебя, друг мой. Я все еще верю: настанет день, когда мы сможем говорить открыто при полной поддержке своих народов. Но пока еще он не настал.
Храни тебя Мать-Земля.
Чего-то подобного Андуин ожидал с того самого момента, как Сильвана стала вождем Орды. Но, невзирая на это, новость подействовала на него, будто удар по голове. Правитель тауренов нравился ему с того дня, как Андуин случайно материализовался в месте встречи Бейна Кровавое Копыто с Джайной Праудмур, прямо посреди их разговора. Подобно Бейну, он полагал, что они с ним друзья. Но в этот момент юного короля охватили сомнения.
Выражая Андуину соболезнования по поводу гибели Вариана, Бейн напомнил о том, что и сам потерял отца. Поначалу Генн Седогрив и другие доложили, что Сильвана предала их, без предупреждения отступив с Расколотого берега и бросив Вариана вместе со всеми другими членами Альянса на гибель. Но Бейн, видевший все своими глазами, поведал Андуину другое. С тыла, сказал он, подступала новая волна демонов, и Сильвана сообщила, что умирающий Вол’джин приказал ей трубить отступление.
Может быть, Бейн лгал?
Нет. Сердце Андуина разрывалось от боли, но некогда сломанные кости не ныли, предупреждая об опасности или обмане. Вот только, похоже, приказа Вол’джина не слышал никто, кроме самой Сильваны…
«Я не позволю Сильване запятнать мою веру в Бейна», – решительно подумал он. С глубоким вздохом он поднялся, бросил письмо в огонь и долго молчал, глядя, как ярко вспыхнувшее пламя превращает пергамент в черный шевелящийся ком, а затем – в пепел.
– Мое письмо Перит взял? – спросил Андуин, изо всех сил стараясь говорить спокойно и ровно.
– Нет, – ответила Валира. – Решил, что для вождя это опасно. С него не спускают глаз.
Новый удар…
– Что ж, Перит поступил очень мудро, – проговорил Андуин.
– Но он обещал передать Бейну, что в нем было написано.
– Я так надеялся, что Бейн поддержит мой план…
– Возможно, еще поддержит.
– Но не станет делать ничего, что может отдавать изменой, и винить его в этом нельзя. На его месте я поступил бы так же. Правитель, подвергающий свой народ риску, не правитель, – задумчиво сказал Андуин, все так же глядя в огонь.
Валира шагнула к нему, встала рядом и протянула к Андуину раскрытую ладонь.
– И еще одно. Бейн просил передать тебе это.
На затянутой в перчатку ладони покоилось нечто вроде осколка кости, не больше Андуинова ногтя величиной. Андуин не сразу понял, что перед ним, а когда понял, у него перехватило дух.
То был кусочек Бейнова рога, отщепленный и присланный ему в знак дружбы и уважения.
Андуин медленно сжал дар в кулаке.
– Прости, Андуин. Я понимаю, как ты огорчен.
Валира и сама была огорчена до глубины души. Взглянув на нее сверху вниз, Андуин грустно улыбнулся. Еще совсем недавно она была гораздо выше, чем он…
– Я знаю, – сказал он. – И очень благодарен тебе за это. И за все остальное. Похоже, число тех, на кого я могу положиться, убывает с каждым прошедшим днем.
– Надеюсь, я для тебя навсегда останусь в их числе.
– Даже не сомневайся, – заверил ее Андуин.
Валира пристально взглянула в его глаза.
– Ты добрый человек, Андуин, – негромко сказала она. – Такой уж у тебя характер: ты обо всех прежде всего думаешь самое лучшее. Но ты ведь еще и король. И бездумного доверия позволить себе не можешь.
– Верно, – согласился Андуин. – Не могу.
Оба надолго умолкли, глядя в огонь.
СИЛИТУС
Настала ночь, и в небе появились луны.
– Знаешь, они действительно прекрасны, – сказала спутнице Сафронетта Драндульс, взглянув на небо после долгого дневного перехода и разбивки лагеря.
– А ты знаешь, как они называются? – спросила ночная эльфийка, капитан Стражей по имени Кордесса Вересковый Лук.
Круглые щеки гномки порозовели.
– Одна… э-э… Синий… что-то синее.
Эльфийка хмыкнула, и Саффи покраснела еще ярче. Бывший муж постоянно твердил, что в такие моменты она очень мила, а Саффи этого просто не выносила и потому всякий раз вспыхивала – нет, не краснела! – от злости. Но это его, конечно, только радовало.
