Кому-то это может показаться странным – если у нас возникли проблемы в отношениях, почему я решил не ехать с ней? Ответ прост: кто-то должен позаботиться о Райане. Наши родные далеко, соседи вряд ли захотят помочь, да и кому можно доверить его на неделю? Если моя жена едет отдыхать, я остаюсь дома. И я остался.
Она уехала, но мы продолжали ссориться по телефону. Грубые слова летели в обе стороны – мы не щадили друг друга. Упреки высказывались на повышенных тонах. Наконец Кэт не выдержала и накричала на меня.
– Слушай, я знаю, что тебе пришлось нелегко в этом году. Хочешь узнать, как проходит год для меня? – Она судорожно вздохнула и продолжила: – Каждое утро, проснувшись, я думаю о Райане. Я смотрю на моего чудесного мальчика, которого люблю больше жизни, и задаюсь вопросом – будет ли у него когда-нибудь друг? Заговорит ли он когда-нибудь? Пойдет ли в школу? Станет ли играть как все дети? Встречаться с девушкой? Водить машину? Будет ли у него выпускной? Женится ли он когда-нибудь? Я целыми днями вожу его по врачам, и никто не может сказать, что с ним такое. Никто не знает, что делать. Скоро ему исполнится четыре года, а я даже не знаю, любит ли он меня. Я думаю об этом, когда просыпаюсь. Думаю весь день и потом еще перед сном. Я просыпаюсь в слезах. Вот так вот я живу весь этот год, – надорванным голосом закончила она.
Я не знал, что сказать. Да, я беспокоился о нашем сыне. Однако, как ни печально признаться, беспокоился не так, как Кэт. Мои волнения были поделены между Райаном, отцом, Даной и книгой – в то время как моя жена полностью сосредоточилась на сыне. Он заслонил собой остальной мир.
Я впервые осознал всю ту бездну отчаяния, в которую погрузилась Кэт, и мне стало невыносимо стыдно за начатую ссору.
– Прости, я не понимал, – тихо извинился я.
Кэт лишь шмыгнула носом.
– Милая? – шепнул я.
– Да?
– Я однажды поклялся вечно любить тебя, а теперь пришло время дать еще одну клятву. Я обещаю – клянусь телом и душой, – что вылечу нашего сына.
На следующий день, пока Майлз был у соседей, я пошел в «Уолмарт» и купил маленький стол и стул. В этом наборе у стула был ремень, которым можно закрепить ребенка. Припомнив все то, что я прочитал за прошлый год, я усадил Райана на стул, застегнул ремень и открыл книжку с картинками. Я указывал на картинку яблока и держал на виду маленький кусочек конфеты. Я произнес вслух слово «яблоко». Потом еще раз. И еще раз. И снова…
Яблоко. Яблоко. Яблоко… Я повторял это слово, страстно желая, чтобы мой сын заговорил. Вряд ли я желал чего-нибудь так сильно. Я сосредоточился на сыне и его способности сказать единственное слово.
Вскоре Райан заскучал. Потом недовольно заерзал. Затем заплакал и попытался подняться. Когда ему это не удалось, он разозлился. Он был просто вне себя от ярости. Он кричал и сжимал кулаки, пытался выдернуть свои волосы и расцарапать руки. Он орал как сумасшедший.
А я взял его за руки, прижал их к столу, чтобы Райан не навредил себе, и повторял: «яблоко, яблоко, яблоко».
Я повторял и повторял. Он кричал и кричал. А я повторял. А он кричал.
Через два часа Райан сказал «я».
Через четыре часа «яб».
А через шесть часов – шесть часов душераздирающих детских воплей – мой сын тихо шепнул «ябо».
Яблоко.
Эти шесть часов вымотали нас обоих, и я просто не поверил, что он это произнес. Я подумал, что неправильно расслышал его, и снова произнес «яблоко». Райан повторил свое «ябо», и я вскочил и пустился в пляс, радостно напевая. Потом я кинулся к Райану и обнял его. Он меня не обнял, зато снова произнес «ябо». Я заплакал.
Дух захватывало от того, что я просто услышал его голос. Не визг, хныканье или крик – голос. Он показался мне слаще ангельского пения. Более того, я внезапно осознал, что Райана можно учить.
Одно слово внушило мне надежду – до этого момента я не осознавал, что уже ни на что не надеялся.
Я не питал иллюзий, что обучать Райана будет легко или ему вдруг сразу станет лучше. Да, путь будет долгим и трудным… но ведь это мой сын.
Мой сын, который мог научиться.
Я знал, что пройду весь этот путь с ним, каким бы долгим он ни был. Я взял личико сына в ладони и, не рассчитывая на понимание, произнес:
– Мы будем трудиться над этим вместе, ладно? Я не брошу заниматься с тобой и тебе не дам лениться. И ты обязательно выздоровеешь.
На следующий день я вновь занимался с Райаном в течение шести часов, а вечером позвонил жене. Опять извинился за прошлый спор, затем подозвал к телефону Майлза, чтобы он поговорил с матерью. Когда я снова взял трубку, то сказал обычным тоном:
– Кстати, сейчас подзову Райана.
Я приложил трубку к голове Райана, показал ему кусочек конфеты и беззвучно произнес слова, над которыми мы сегодня работали. И Райан сказал в трубку:
– Я лубу тебя.
«Я люблю тебя» – самые первые слова, которые Кэт услышала от сына.
Тем же вечером я решил уволиться из фармацевтической компании. Однако вторую работу я бросать не собирался. Помимо написания романов, следующие три года я по три часа каждый день занимался с Райаном. Процесс был медленным и трудным: одно слово за день. В конце концов я научил его говорить.
Это оказалось нелегко. Улучшение не наступило «вдруг». Процесс был донельзя обескураживающим. Не «два шага вперед, один назад» – скорее полшажка вперед, потом назад почти к самому началу, затем немного вбок и опять назад до конца, и лишь потом крохотное улучшение. Через несколько месяцев Райан начал повторять слова – любые услышанные слова, – не понимая их значения и не осознавая, зачем они нужны. Для него они были просто способом получить конфету. Потребовалось еще несколько месяцев, чтобы он наконец понял: слово «яблоко» что-то означает.
Были и другие проблемы: отсутствие зрительного контакта, плохая моторика, боязнь незнакомой еды, приучение к горшку. Мы работали с Райаном и в этих направлениях. Например, его пугал поход в ванную. Чтобы приучить Райана к горшку, мне пришлось раздеть его донага, заставить выпить несколько стаканов сока и буквально сидеть в ванне вместе с ним, терпеливо не позволяя выйти, невзирая на его страхи. Мы просидели там целых восемь часов.
Я работал с Райаном по три часа в день, однако не хотел, чтобы его времяпровождение со мной было связано лишь с преодолением трудностей и выполнением каких-либо задач. Я не ограничивался обучением, я пытался проводить с ним по меньшей мере еще один час, делая то, что хотелось ему. Мы играли на детской спортивной площадке, гуляли, раскрашивали картинки – в общем, занимались его любимыми делами.
Я не забывал, что у меня есть еще один сын. Я помнил – в детстве внимание кажется равнозначным любви, и не хотел, чтобы Майлз вырос обделенным любовью родителей. Я и с ним проводил несколько часов, делая то, что ему нравилось. Мы катались на велосипедах, играли в догонялки, я тренировал их команду по футболу, и мы вместе начали понемногу изучать тхэквондо.
