– Даже не думайте стрелять сюда! – буркнул он и, что хуже, не вернул нам стрелу, как мы ни просили. У нас было всего три стрелы, и утрата стала невосполнимой.
Мы с братом побрели домой, кипя от негодования. Когда мы поднялись на холм, Мика решил, что не будет слушаться приказов какого-то незнакомца, особенно когда тот забрал стрелу.
– У него нет права приказывать мне! – негодовал Мика.
Он наложил стрелу на тетиву и прицелился вверх, намереваясь, видимо, выстрелить в небо из принципа «выкуси!». Стрела сорвалась с тетивы и взлетела к облакам, взмывая все выше и выше, пока не превратилась в точку.
Разумеется, Мика не принял во внимание легкий бриз. И выстрелил не настолько прямо, как – Господь свидетель – намеревался. Его стрела сменила траекторию и полетела к подножию холма, прямо к строящемуся дому и рабочим. Когда я это понял, у меня перехватило дыхание.
– Мика, она летит туда, куда я думаю?
– Ох, нет… нет… не-е-ет!!!
Побледнев, мой брат запрыгал на месте, словно надеясь изменить неизбежное. Мы наблюдали, как стрела полетела вниз, прямо к рабочим, которые уже отобрали у нас ее предшественницу. Мика не смог бы послать стрелу на двести ярдов с подобной точностью, даже если бы тщательно целился.
– Не-е-ет!!! – кричал Мика, продолжая подпрыгивать.
Стрела летела навстречу своей судьбе, и я с каждым мигом все тверже убеждался в том, что мы убьем человека. Я испугался, как никогда. Время будто замедлилось, все происходило с ужасающей предопределенностью. Нас отправят в колонию для несовершеннолетних. А может, и в тюрьму…
И вдруг все закончилось.
Подняв облачко пыли, стрела вонзилась в землю меньше чем в футе от землекопа. Он в ужасе отпрыгнул.
– Слава Богу. – Мика тяжело вздохнул и улыбнулся.
– Здорово! Ты попал почти в то же самое место.
Разумеется, в этом возрасте – и в этот миг – мы не осознавали, о чем подумал строитель. В отличие от нас он не испытывал благодарности. Он спокойно работал, и вдруг его чуть не пронзила стрела, пущенная двумя детьми с вершины холма. Нет, благодарности он не испытывал, ничуточки. Он был в ярости! Даже с расстояния двухсот ярдов мы увидели, как он поднял взгляд на нас и, отбросив лопату, кинулся к своему грузовику.
– Может, пора удирать? – спросил я брата.
Но Мика уже бежал к нашему дому, пятки его так и мелькали. Я рванул за ним. С пыхтением перебегая лужайку соседей, я обернулся. Грузовик со скрежетом остановился у деревьев, рабочий вылез из кабины и бросился за нами.
Разумеется, он поймал нас, и был зол гораздо сильнее, чем мне показалось издали. Когда отец узнал, что случилось, он тоже разозлился и посадил нас под домашний арест на две недели. Однако худшее ждало впереди – тем же днем пришел шериф и забрал наши луки и стрелы.
* * *
За исключением той поездки к Большому каньону наши каникулы проходили в Сан-Диего – почему-то большинство родственников матери и отца переехали жить именно туда. Мы навещали их и наслаждались пляжем практически бесплатно, что не так уж и плохо для семьи, у которой нет лишних денег.
Все десять часов до Сан-Диего наша троица тряслась в задней части микроавтобуса вместе с доберманом Бренди и различным багажом. По пути мы дважды останавливались на заправках, но нам никогда не покупали еду или воду – мы ели то, что мама брала в дорогу: бутерброды с ветчиной, чипсы и розовый лимонад.
Хорошее было время. Как ни удивительно, родители не требовали, чтобы мы пристегивались, и пока машина петляла по Пятой улице, приближаясь к дому бабушки Спаркс, мы читали, играли в игры или боролись. Под «боролись» я имею в виду не тычки с нытьем, а настоящую борьбу с тесным контактом, захватом шеи в замок, переплетением рук и ног, сопровождаемую вскриками и слезами. Обычно родители не обращали на нас внимания, хотя порой отец оборачивался и кричал: «Прекращайте трясти чертову машину!» – значит, начинался неизбежный обратный отсчет до момента, когда он придет в состояние «повышенной боеготовности». Мы смотрели на отца так, будто у него из ушей выросли кукурузные стебли, и гадали, что же его рассердило.
– Это ты виноват, не надо было кричать, – шипел Мика.
– Мне было больно!
– Учись терпеть боль.
– Ты выкручивал мое ухо! Мог и оторвать!
– Ты преувеличиваешь.
– А ты дурак.
– Как ты назвал меня? – Мика прищурился.
– Он назвал тебя дураком, – услужливо подсказывала Дана.
– Я покажу тебе, кто здесь дурак… – сердился Мика.
Борьба возобновлялась. Когда я рассказываю об этом другим людям, я нередко добавляю, что мы не приезжали в Сан-Диего – машина туда прискакивала.
У кузенов мы становились «деревенщинами, приехавшими в город». Их семья была богаче нашей, и по приезде мы сразу же бросались в спальню кузенов. Там нас ждал воплощенный рай, и у нас на миг захватывало дух, а глаза начинало пощипывать от слез восторга. Мы никогда не видели столько игрушек и сразу же находили им применение.
– Что это? – спрашивали мы, схватив что-нибудь. И начинали крутить вещь в руках, пытаясь разобраться.
– Новый строительный кран на батарейках, – гордо объяснял кузен. – Он может собрать целый дом из…
Хрясь!
Кузен цепенел от ужаса при виде развалившейся надвое игрушки.
– Что такое? – спрашивали мы.
– Вы… вы… вы его сломали! – всхлипывал он.
– Ой, прости. А это что?
– Это новая машинка на радиоуправлении с…
Хрясь!
– Ой, прости. А это что?..
Когда игрушки были сломаны – удивительно, сколько случайностей может произойти за такое короткое время! – мы начинали играть с кузенами. Правда, им это игрой не казалось. Мы играли так же, как дома, для нас это было обычным делом, но для родственников граничило с безжалостной пыткой. Похоже, никто из них не имел детства, подобного нашему – без настоящих правил. Например, нам очень нравилось закатывать младших кузенов в ковер, где они потом лежали неподвижно, едва дыша. Затем мы по очереди прыгали с кровати на эти мягкие свертки и кричали: «Ура!» – всякий раз, когда не промахивались. Еще мы могли притопить кузенов в бассейне – по-настоящему притопить, держа под водой до тех пор, пока они не начнут терять сознание. Иногда мы пытались научить кузенов драться.
– Да нет же, не так. Отведи руку назад и бей костяшками. Смотри, вот так…
Бац!
Единственное, что расстраивало меня в кузенах – и мне стыдно за членов моей семьи, – они хныкали. Они ныли все время, пока мы были рядом. И как только родители с ними справлялись?
Наконец наступало время отъезда. У машины мы оборачивались и смотрели на кузенов. А они, бледные и дрожащие, будто призраки, махали нам на прощание пестрыми от синяков руками.
