– Остров Блэквелл? Никогда о таком не слышал.
– А ты сзади посмотри, – Миллард перевернул открытку.
Я принялся вслух читать дедушкин текст.
– Нет, не там, – оборвал меня Миллард. – Взгляни на штамп, Джейкоб.
Штамп оказался смазанный и не полностью пропечатанный. Можно было разглядеть только дату (приблизительно двенадцать лет назад) и, в самом низу кружка, номер: 10044.
– Черт меня раздери! – воскликнул я.
Я передал открытку на заднее сиденье, где уже поднимался бунт за право тоже на нее посмотреть. Держа одну руку на руле, другой я схватил телефон. На запрос «10044» выскочила карта: красная линия окружала длинный узкий островок посреди Ист-Ривер, как раз между Манхэттеном и Квинсом.
Номер петли оказался не тайным кодом, а почтовым!
* * *
Остаток пути до кафе мы ехали с опущенными окнами, чтобы запах хоть немного выветрился, а потом еще зашли освежиться в туалет при какой-то забегаловке. Миллард вымылся с головы до ног водой из-под крана и мылом из диспенсера, а когда почувствовал себя, наконец, достаточно презентабельным – что само по себе было чертовски забавно, учитывая его обычное состояние, – мы пешком отправились до кафе. Это было уютное темное заведение, больше похожее на чью-то гостиную, со старыми диванчиками и гирляндами разноцветных лампочек между балок. В одном конце находился бар, где жужжала кофемолка. Зал был почти пуст, и девушку, сидевшую за столиком в углу, я заметил сразу. У нее были каштановые кудри, черный берет и армейские штаны. Богемный типаж, подумал я. Она грела руки, обхватив огромную чашку кофе, и слушала что-то в телефоне через один наушник. Когда мы вошли, она сразу повернула голову в нашем направлении.
Миллард повел нас прямо к столу.
– Лили?
– Миллард! – сказала она и посмотрела наверх… но не прямо на него.
– Вот мои друзья, – сказал Миллард. – О которых я тебе говорил.
Мы поздоровались и сели. Я никак не мог взять в толк, почему ее совершенно не беспокоит тот факт, что голос Милларда раздается откуда-то из воздуха.
– Что ты слушаешь? – спросил он.
– Сам посмотри.
Второй наушник воспарил со стола и завис, когда Миллард вставил его в ухо. Пока они слушали, я заметил сразу две вещи: тонкую белую тросточку, прислоненную к стулу Лили, и ее глаза, которые не задержались ни на одном из наших лиц.
Эмма толкнула меня локтем, и мы изумленно переглянулись.
– А ведь он так и сказал, что его никто не видел, – прошептала она.
– Ах-х-х, – вздохнул Миллард с восторгом в голосе. – Тысячу лет не слышал эту пьесу. Сеговия?
[8]
– Очень хорошо! – похвалила Лили.
– Это же одно из лучших музыкальных произведений, когда-либо написанных человеком, – сказал он.
– Не каждый день встретишь фаната классической гитары. Никто из моих сверстников ничего не смыслит в настоящей музыке.
– Я вообще-то тоже, а мне уже девяносто семь.
Эмма состроила Милларду рожу и одними губами изобразила: «С УМА СОШЕЛ?»
Лили усмехнулась и провела пальцами по его невидимой руке.
– Очень гладкая кожа для девяностолетнего.
– Тело молодо, а вот душа…
– Я прекрасно поняла, что ты имеешь в виду, – сказала она.
У меня было такое впечатление, что мы завалились незваными на чужое свидание.
– Эй, – Енох почти вскрикнул, – да ты же слепая!
– О, да, – расхохоталась Лили.
– Енох, заткнись! – в отчаянии прошипела Бронвин.
– Миллард, ах ты старый пройдоха! – продолжал со смехом тот.
– Вынужден извиниться за Еноха, – светски сказал Миллард. – У мальчика что-то с мозгом: стоит в него чему-то попасть, как оно тут же вываливается наружу, через рот.
– Ты там о’кей, Лили? – позвал от стойки бариста.
Лили показала пальцами, что да, о’кей.
– Все в порядке, Рико!
– Они тебя тут знают, – заметил я.
– Это, можно сказать, мой второй дом, – объяснила Лили. – Я играю тут каждый четверг. Джаз и поп в основном. Никакого Сеговии.
Она кивнула на стоявший рядом гитарный футляр и слегка пожала плечами.
– Думаю, мир пока не готов…
Тут ее лицо внезапно изменилось: сделалось жестче, словно она вспомнила что-то неприятное.
– Миллард сказал, вы кого-то ищете.
– Мы ищем девушку, которая… обожгла тех двоих, – сказала Бронвин.
Лили нахмурилась.
– Это они на нее напали. Она просто защищалась.
– Именно это я и имела в виду.
– Круто она у вас защищается, – проворчал Енох.
– Они заслуживали и чего похуже, – твердо сказала Лили.
– Ты можешь нам сказать, где она? – спросила Эмма.
Лили напряглась.
– Какое вам дело до Нур? Вы ее даже не знаете.
Так, значит, ее зовут Нур.
– Мы можем ей помочь, – сказала Бронвин.
– Я вам не очень верю, и на мой вопрос вы не ответили.
– Мы… кажется, понимаем, что с ней происходит, – осторожно сформулировал я, надеясь, что сумею сказать правду, не сказав… всей правды.
– Хорошо, – Лили отпила кофе и немного поболтала его в чашке. – И что же с ней происходит?
Мы с Эммой обменялись взглядами. Что ей можно сказать? Даже если Лили надежная, во что она готова поверить?
– С ней происходит то, с чем она пока не в состоянии справиться и чего не понимает, – начала Бронвин.
– И с чем не может пойти к родителям, – добавил я.
– К приемным родителям, – уточнила Лили.
– Это касается ее организма, – продолжала Эмма. – Он меняется.
– За ней могут наблюдать, – сказал Миллард. – Люди, которых она не знает. И ее это пугает.
– Вообще-то вы описываете опыт любой девочки-подростка, – пожала плечами Лили.
– А еще она может делать вещи, на которые не способны другие люди, – сказал я, наклоняясь к ней через стол и понижая голос. – Вещи, которые кажутся невозможными.
– Мощными и опасными, – присовокупил Миллард.
Лили промолчала. Потом очень тихо сказала:
– Да.
– Мы знаем, что с ней происходит, потому что с нами всеми это тоже в свое время происходило, – сказала Эмма. – С каждым из нас – по-своему.
