— Но мы вовсе… — бормочу я, а Джек подхватывает:
— Она не… Мы просто друзья.
— Жаль. — Парень в белых брюках понимающе подмигивает. — Вы здорово смотритесь вместе.
Колесо вздрагивает, наша кабинка слегка приподнимается, освобождая место для следующей. На мгновение я закрываю глаза, так как совершенно не представляю, что сказать.
— Неужели ты трусиха, Лори?
— Ну уж нет! — смеюсь я, вцепляюсь пальцами в хромированную перекладину и откидываюсь на ярко-красную спинку сиденья.
— А ты сам-то, случайно, не боишься высоты?
Джек искоса бросает на меня взгляд и всплескивает руками, словно я сморозила несусветную глупость:
— Я что, похож на жалкого труса?
Нет, он похож на Дэнни Зуко, покорителя женских сердец. Но пальцы его беспрестанно барабанят по колену, похоже, он вовсе не так спокоен, как хочет казаться. Не знаю, что именно его напрягает — то, что он оказался на колесе обозрения, то, что он оказался на колесе обозрения без Сары, или то, что он оказался на колесе обозрения со мной. Уже открываю рот, собираясь спросить, но тут раздается знакомая мелодия «Hopelessly Devoted to You» и колесо начинает вращаться.
Лучше воздержаться от бестактных вопросов, решаю я. В конце концов, сегодня мой день рождения. Я взлетаю в небо на колесе обозрения, рядом со мной сидит Джек — при каждой встрече он нравится мне все больше и больше. И это прекрасно. Положа руку на сердце, это прекрасно. Прекрасно, что они с Сарой счастливы, потому что она моя лучшая подруга и я люблю ее, как сестру.
Да, большую часть времени мне удается смиряться с ситуацией, в которую я попала по иронии судьбы. Теперь уже ничего не изменишь. Возможно, все сложилось бы иначе, если бы я встретила Джека прежде, чем он познакомился с Сарой. И сейчас мы сидели бы, обнявшись, и, возносясь на высоту, целовались бы до умопомрачения. Да, не исключено, мы влюбились бы друг в друга по уши. Но также не исключено, что вскоре расстались бы, изрядно попортив друг другу нервы. Возможно, нам повезло, что мы не вместе. В любом случае я рада, что он есть в моей жизни, пусть даже в качестве бойфренда моей подруги. Мне этого достаточно.
— Вау! — выдыхаю я, потрясенная зрелищем, которое открывается с высоты.
Внизу полыхает море огней, неоновые вывески, разноцветные прожекторы, лампы на столиках в кафе, фонарики в руках нетерпеливых зрителей, которые уже заняли места на траве поближе к экрану. Мы взлетаем все выше, теперь нам видны даже извилистые улицы Юго-Западного Лондона, залитые мягким светом уличных фонарей.
— Звезды! — закидывая голову, произносит Джек.
Мы уже почти на самой вершине. Я тоже закидываю голову и смотрю на звезды. Чувство такое, что мы с Джеком, зависшие в поднебесье, — единственные люди во Вселенной.
Я опускаю голову и поворачиваюсь к Джеку.
— С днем рождения, Лори, — говорит он тихо и серьезно.
Я киваю и хочу улыбнуться, но губы мои почему-то начинают дрожать, словно я собираюсь заплакать.
— Спасибо, Джек. Очень рада, что провела этот день с тобой… — Я осекаюсь и добавляю: — Со всеми вами.
— Я тоже рад.
Ветер слегка раскачивает нашу кабинку, я повизгиваю, вцепившись в поручень. Джек смеется и обнимает меня за плечи. Он придвинулся так близко, что я ощущаю тепло его тела.
— Не бойся, я с тобой!
Он сжимает мои плечи все крепче, а потом вдруг убирает руку на спинку сиденья.
В животе у меня порхают бабочки, но, к стыду своему, вынуждена признать: причина вовсе не в том, что я парю в воздухе на головокружительной высоте. Рядом со мной парит Джек О’Мара, и в этом все дело. Розовые и зеленые лампочки, украшающие колесо, бросают на его лицо пляшущие отсветы.
Оливия Ньютон поет о своей безнадежной любви. О, как я ее понимаю!
Нащупываю пальцами кулон, висящий у меня на шее. Прикосновение к этому плоскому красному камешку всегда действует на меня успокоительно. Сегодня утром я не могла его найти и впала в настоящую панику. К счастью, Сара пришла мне на помощь и обнаружила его в расщелине между половицами в моей спальне. Из всего своего имущества я больше всего дорожу этим кулоном. Он принадлежал нам с Джинни. Знаю, это глупо, но, когда кулон у меня на шее, я ощущаю связь с ней.
Блин! Еще один пропущенный звонок от мамы. Чувствую себя самой плохой дочерью на свете. Первое, что я сделаю завтрашним утром, — позвоню ей. А пока надо прочесть эсэмэску, которую она прислала, отчаявшись поболтать со мной.
Лори, милая, мне очень не хочется тебя расстраивать, тем более в твой день рождения, но ты должна знать об этом. Папа в больнице, доченька, вероятно, у него инфаркт. Позвони мне, как только сможешь.
Люблю тебя. Мама. хх
Вот так. Один из лучших дней моей жизни превратился в один из самых худших.
12 декабря
Лори
Чувствую себя так, словно в мои угги сунули свинцовые стельки. На работе в преддверии Рождества царит полный бедлам, и ноги у меня ноют так, будто я пробежала марафон. Того и гляди, упаду замертво. Папа поправляется куда медленнее, чем рассчитывали врачи. Выяснилось, что у него накопилось множество проблем со здоровьем, и одна влечет за собой другую. Из крепкого и цветущего мужчины он превратился в бледное и слабое существо. Мама тоже очень сдала, потому что изводится от тревоги за папу. Они всегда были образцовой парой. Папа на десять лет старше мамы, но до недавнего времени это не бросалось в глаза. Сейчас, увы, все изменилось. Папе в прошлом году исполнилось шестьдесят, но теперь он выглядит на десять лет старше. Всякий раз, когда я вижу его, мне отчаянно хочется посадить его в самолет, летящий в какие-нибудь солнечные края, или хотя бы накормить чем-нибудь вкусным. Мама, конечно, делает все, что в ее силах. Жизнь моих родителей подчинена теперь требованиям врачей и диетическим предписаниям, и это сказывается на них обоих. Я стараюсь приезжать домой как можно чаще, но основная тяжесть все равно лежит на маминых плечах.
Куда ни посмотришь, в глаза лезут приметы Рождества. Вот уже несколько часов я хожу по магазинам и дошла уже до такого состояния, когда хочется хорошенько отдубасить Санта-Клауса и пристрелить олененка Рудольфа. А также задушить обрывком блестящей мишуры всякого, кто посмел хотя бы легонько меня толкнуть. Последние двадцать минут я стою в бесконечной, едва двигающейся очереди в HMV, сжимая в руках несколько дисков с фильмами, которые мой брат едва ли когда-нибудь удосужится посмотреть. Я буквально засыпаю на ходу, и только несущийся из динамиков пронзительный визг Нодди Холдера «Рождество, это Рождество!» возвращает меня к реальности. Казалось бы, в музыкальном магазине могли поставить что-нибудь не такое отстойное.
Но им подавай Нодди Холдера. Кстати, что за имечко такое, Нодди? Наверное, этот тип родился с огромными ушами, и это так расстроило его мамочку, что она не смогла придумать имени получше.
