«Так будет с каждым… С каждым…»
Внезапный удар, на который рассчитывал Вандар, удался. И хотя спорки подняли тревогу, едва «Черный Доктор» выплыл из-за горы, подготовиться как следует им не удалось. Пока люди поняли, что происходит, пока сообразили, что нужно все бросить и спасаться, пока бежали…
– Носовые орудия…
Две тридцатишестимиллиметровые пушки открыли огонь издалека, скорее растрачивая снаряды, чем нанося серьезный урон, но Вандар знал, что делал: паника шарахнула по спорки гораздо сильнее свинца. Люди превратились в стадо, и о серьезном сопротивлении можно окончательно забыть.
– Больше огня, ребята! Точнее! Больше, чтоб меня манявки облепили! Разорвите их!
И ребята разрывали.
По мере приближения к поселку орудийный огонь стали поддерживать «Шурхакены» – пулеметчики косили спорки не хуже пушкарей, а когда цеппель оказался над поселком, в дело вступили бомбометчики.
В стандартное снаряжение «Черного Доктора» входили пять стокилограммовых бомб. Держатель находился позади гондолы, а потому Осчик не увидел собственно сброс. Зато порадовался результату: бомбы легли ровной цепочкой, полностью снеся несколько домов на главной улице поселка.
– Да!
Величие разрушения полностью захватило галанита.
Он не слышал стонов умирающих, но воображение услужливо рисовало картины их гибели: разорванные осколками и посеченные пулями тела, перекошенные рты, слезы… Он не слышал проклятий, что посылали чужакам спорки, но смеялся над ними. Не чувствовал запаха пороха и крови, но раздувал ноздри так, словно находился рядом с разгромленным поселком. И возбужденно сжимал кулаки, шепча про себя:
– Да! Так будет с каждым. С каждым, кто посмеет встать у нас на пути. С каждым!
Остановившийся взгляд, улыбка, превратившаяся в оскал, скрюченные пальцы… Мельком посмотрев на Осчика, Вандар оторопел. Но тут же взял себя в руки и отвернулся, едва слышно пробормотав:
– Свинья.
Никогда и ни при каких обстоятельствах капитан пиратов не оставлял на борту садистов. Профессиональных убийц – пожалуйста, сколько угодно, но от скотов, получающих удовольствие при виде умирающих, Вандара воротило.
И, глядя на застывшего в экстазе Осчика, дунбегиец вдруг подумал, что решение убить галанита в конце экспедиции было правильным не только с деловой точки зрения: он не просто уберет ненужного свидетеля, но заодно избавит Герметикон от большой мрази.
– Кажется, мы преподали им урок, – кашлянув, произнес Вандар, избегая смотреть на Осчика. – Теперь они вряд ли сунутся к храму.
– Продолжим, – предложил галанит. – Нужно убить всех. – И широко ухмыльнулся: – Всех, всех…
Ему было хорошо.
А над скалами Ахадира поднималось красное зарево.
* * *
– Астролог! Что у тебя?
– Вижу Чурсу, капитан! Мы в точке перехода!
Цеппель равномерно гудит… Нет, гудит не цеппель, а первый контур астринга. Гудит, заставляя слегка дрожать корпус небольшого корабля. Кузель работает на самых малых, только для того, чтобы компенсировать встречный ветер, а потому экипаж точно знает, что вибрация – от астринга. От хитроумного устройства, способного забросить их на далекую звезду. Экипаж чувствует дрожание цеппеля и думает одно:
«Впереди Пустота…»
Нет сейчас других мыслей. Когда впереди Пустота, думать о другом не получается, как ни старайся.
– Идем на Чурсу!
В приказе нет необходимости: после запуска первого контура астринга астролог действует по собственному усмотрению, сам принимает решение, когда давить на вторую педаль, разгоняя астринг на полную мощность и открывая переход к другой планете. Сам и только сам – это его работа.
Но капитан все равно приказывает, потому что впереди Пустота, и ему не хочется молчать. Капитан летает больше сорока лет, но каждый новый шаг в Пустоту воспринимает, как первый. Не привык. Знает, на что способно хитрое Ничто, вот и не привык.
– Идем на Чурсу.
Астролог захватывает планету и давит на вторую педаль. Вибрация усиливается, прямо под цеппелем распахивается «окно», и машина стремительно ухает вниз. Вниз…
«Окно» может открыться с любой стороны, собственно, потому переходы и совершаются на цеппелях – если «окно» распахнется в земле, взрывом снесет изрядную часть планеты, – но «окно» под брюхом – самый неприятный вариант. Потому что к наваливающемуся давлению Пустоты добавляется омерзительное переживание стремительного падения. Оно проходит быстро, но осадок остается на весь переход и положительных эмоций не прибавляет.
– Одна минута!
Во время перехода старпом всегда считает время. Пунктик у него такой – считать время. Очень, надо отметить, правильный пунктик, поскольку время в Пустоте значит много. Не для самой Пустоты, разумеется, ей на время чихать, а для ее гостей.
– Две минуты!
«Уже? Не слишком ли быстро отсчитываются секунды? Или Пустота сегодня добра?»
Капитан сжимает в кулаке серебряный медальон с изображением святого Хеша – покровителя цепарей, и напряженно смотрит вперед. На то, чего нет. На то, через что летит его цеппель. На такое знакомое и такое непонятное ничто.
Как описать ничто?
Можно сказать, что за окнами мостика ничего не видно, и это будет правдой. Можно сказать, что за окнами мостика мелькают картинки неведомой жизни, и это тоже будет правдой. Потому что никто не знает, что происходит за окнами мостика. Никто понятия не имеет, что означают размазанные штрихи серого. Или замазанное серым штрихованное. И означает ли оно хоть что-нибудь. Поэты любят говорить, что Пустота наполнена красками, но на то они и поэты. Творческие люди пытаются залить Пустоту краской слов, рассказывают не то, что есть, а то, что видят, и веры им нет. Потому что никогда за окнами «Дедушки Джо» не вспыхивали яркими красками красивые зарницы, а лишь размазывалось серое, намекая на глобальную пустоту великого Ничто.
– Три минуты.
Рулевой не отпускает штурвал. В этом нет необходимости, поскольку маневрировать в Пустоте нельзя, проверено неоднократно, однако рулевой не отпускает отполированные до блеска ручки, потому что штурвал связывает его с реальностью. Деревянный якорь, удерживающий сознание от влияния Пустоты. Чушь, конечно, но рулевой верит, а потому не отпускает ручки. Рулевой боится Знаков.
Все боятся Знаков.
Им нет дела до твоего возраста и опыта, сколько раз ходил ты в Пустоту и возвращался из нее живым – они бьют всех, кроме ямауда. Собирают кровавую дань в пользу того, чего нет, вытягивая цепарей из безопасного корабля. Со Знаками можно бороться, но их нельзя избежать.
