– Далеко не уедет, – проворчал
омоновец, все еще державший Киру за руку, и, поймав ее растерянный взгляд,
пояснил: – За организацию ДТП его сейчас таким штрафом обложат, что он живо в
штаны…
Проглотив в последнюю минуту язык, он с ужасом
вытаращился на Киру, потом дико покраснел и, отбросив ее руку, словно
обжегшись, ринулся в толпу других омоновцев и милиционеров, собравшихся вокруг
Максима.
Врач «Скорой» суетился тут же со шприцем в
одной руке и мензуркой, наполненной какой-то темной жидкостью, в другой.
Подъехала пожарная машина. На ее боку
отвинтили кран, и Максим прямо в одежде сунулся под струю воды. Вокруг
хохотали…
Кира отвернулась.
За ее спиной ревели моторы – пробка радостно
рассасывалась. Скоро можно будет ехать дальше.
Она поискала взглядом и нашла «Москвич» не на
краешке шоссе, где он стоял прежде, а на обочине, под деревьями. А, понятно:
наверное, кто-то из омоновцев отогнал его туда, чтобы дать проезд пожарным.
Спустилась к машине и, открыв заднюю дверцу,
забралась внутрь. Достала из рюкзачка кофту и, завернувшись, легла на сиденье,
поджав ноги, лицом к спинке.
Зажмурилась. Ее так трясло, что зубы стучали.
Стиснула их изо всех сил, еще крепче поджала колени к груди.
Не думать. Только ни о чем не думать!
Но думалось…
Точеная фигура. Гладкие, будто лакированные,
черные волосы. Косая челка над веселыми черными глазами. Безупречно красивые
черты. Милый голосок.
Саша Исаева. Александра Викторовна. Шурочка…
Писательница, детективщица.
Значит, это все-таки была она. Получается, ее
интересы не ограничивались Домом творчества писателей: стоило мужу шагнуть за
порог, как его распутная женушка в поисках приключений оказалась в
коктебельском «обезьяннике». Странно, что в женском отделении, однако кто
знает, какие у нее там пристрастия, у этой куколки?
А вот Максим, наверное, знает о ней все. Иначе
он бы не…
– А, вот ты где! – раздался
оживленный голос. – А я тебя потерял. Кира, ты что?.. Ну, чао, ребята, не
поминайте лихом! – Это адресовалось уже кому-то другому. – Ладно,
ладно, на моем месте каждый советский человек поступил бы так же! Все, езжайте,
я по-быстрому переоденусь, а то меня в этом мокром лихоманка прохватит.
Стукнула крышка багажника, – очевидно,
Максим доставал чемодан. Потом опять. Потом – дверца: Максим заглянул в машину.
– Кира, ты спишь? – раздался его
шепот.
Она не шелохнулась. Только когда ощутила его
руку на своем плече, невольно вздрогнула – и снова замерла, изо всех сил
стискивая пальцы.
– Кира, Кира, – он потянул ее за
плечо, – да что с тобой?
Кира напряглась всем телом, упираясь, но руки
у него были слишком сильные: хватило одного рывка, чтобы заставить ее
повернуться и сесть.
Кира открыла глаза, но тотчас вновь
зажмурилась и отвернулась. Однако продолжала видеть его встревоженный взгляд,
побледневшее лицо, бело-голубую джинсовую рубашку, распахнутую на гладкой
загорелой груди. Она даже успела увидеть, что он без брюк, и теперь перед
закрытыми глазами маячили эти узкие бедра, туго обтянутые мокрыми плавками.
– Да что ты отворачиваешься? –
яростным шепотом спросил он. – Ничего не понимаю! Скажи хоть что-нибудь!
Губы запрыгали так, что Кира вынуждена была
прижать их ладонью.
О нет, говорить нельзя. Потому что сейчас она
способна промолвить лишь три слова… Но лучше умереть, чем произнести их. Лучше
умереть, чем признаться в этом даже себе! Но что толку цепляться за обломки
гордости? Она сбита с ног, обессилена, обезоружена своим страшным открытием…
да, куда страшнее всех Кириных приключений оказалось вдруг обнаружить это!
Зачем, почему, как это случилось? А как
случалось со времен сотворения мира? Не спрашивая разрешения. Наплевав на все
заветы и принципы, ограждающие душу надежным частоколом, враз растопив лед,
заботливо намороженный в сердце.
Когда?! Да, наверное, сразу. С первого
взгляда. Только причину своей маеты Кира поняла поздно. Когда увидела, как он,
обливая себя бензином, кричит о безнадежно исчезнувшем счастье. Когда поняла,
что не существует для него. Что у него есть другая… а у нее, у Киры, –
только он. Он один.
Чужой муж.
– Кира! Да Кира же! – Он тряс ее изо
всех сил, так, что голова с зажмуренными глазами и мучительно стиснутым ртом
моталась из стороны в сторону. – Я напугал тебя, что ли? Это ты из-за
меня? Да?!.
Резко прижал ее к себе, обхватил что было сил,
забормотал:
– Да ты что? Да это ерунда. Надо же было
что-то делать, ну я и… сам не помню, чего я ему кричал. Я-то думал, человек
погибает, а он просто идиот. Я, значит, тоже идиот. Ну, успокойся. Ну, прости
меня, дурака такого! – Он еще крепче стиснул объятия: – Ну я же не знал,
что ты… что тебя это…
Он резко перевел дыхание – и умолк, прижавшись
щекой к Кириной щеке, ничего больше не говоря, только легонько коснувшись ее
лица краешком губ. И этого оказалось более чем достаточно…
Все силы кончились, все оковы рухнули.
Вцепившись в Максима, Кира самозабвенно рыдала, уткнувшись в его грудь и только
иногда начиная лихорадочно гладить его плечи и спину, чтобы убедиться, что он
здесь, никуда не делся… никуда от нее не денется. Никогда…
Он что-то быстро шептал, уткнувшись губами ей
в висок, но сквозь грохот крови в ушах и свои безудержные всхлипывания она не
могла различить ни звука. Потом вдруг Кира поняла, что ничего он не шепчет, а
просто целует ее. Губы Максима ласкали ее волосы, лоб, плачущие глаза, мокрые
щеки… нашли рот – и припали к нему в отнимающем дыхание, слепящем поцелуе.
– Я тебя люблю, – выдохнула она в
эти горячие губы.
– Да… да…
Руки его сильно сжали ей плечи, потом стиснули
грудь. Потом Кира услышала треск рвущейся материи – и в ту же минуту ощутила
прикосновение его гладкой, горячей кожи к своей обнажившейся груди. А бедра его
под мокрыми плавками оказались холодными, и Кира грела, грела их всем жаром
своего пылающего тела, пока дыхание ее вдруг не пресеклось, с губ не сорвался
стон, не распахнулись изумленно глаза – и тут же медленно закрылись, не в силах
выдержать засиявшего взгляда Максима.
* * *
Ее разбудил звонок, и Кира машинально закинула
руку за голову, где на ночном столике стояли и телефон, и будильник, не в силах
спросонок понять, что именно звенит. И вздрогнула, услышав приглушенный голос:
– Cлушаю.
Это голос Максима!
