– Считай, парень, считай, –
согласился собеседник, отходя к своему «Мерседесу». – Раз, два, три…
– Елочка, гори! – буркнул
Максим. – Эх, плохи дела… да где наша не пропадала. Давай-ка подберемся
поближе, поглядим, что там и как.
Он проворно съехал на обочину и завилял по
крутому склону, подбираясь к оцеплению.
Кира смотрела вперед круглыми от страха
глазами. Склон автострады был не просто крутой, но очень крутой, и она не могла
понять, каким чудом «Москвич» еще удерживается на нем, словно паук, ползущий по
стене.
– Не дрейфь, – пробормотал
Максим, – прорвемся!
Ан нет, не прорвались. Только-только Максим
намерился совершить гонку по вовсе уж вертикальной стене, минуя оцепление, как
сверху засигналил регулировщик, замахал жезлом, и пришлось, натужно ревя
мотором, выбираться на дорогу.
Как ни странно, милиционер не стал цепляться к
Максиму: только погрозил кулаком и снова уставился туда, куда смотрели все
вокруг.
Посреди дороги, почти перегораживая ее, стоял
«КамАз» с прицепом, а возле мотора притулился темноволосый парень с безумно
блестящими глазами. Одежда на нем была мокрая, а радужные пятна на асфальте
удостоверяли, что он и впрямь облился не водой. Неподалеку стоял фургончик
«Скорой помощи», возле которого прямо на земле сидел доктор с измученным лицом.
Иногда он спохватывался и начинал бормотать что-то вроде:
– Одумайтесь, гражданин! Жизнь
прекрасна! – однако его сорванный голос был почти не слышен.
Столь же безнадежный вид имели милиционеры и
омоновцы, мельтешившие вокруг. Максим подошел к одному, к другому, повернулся к
Кире – и ее поразило трагическое выражение его лица. Таким она никогда не
видела Максима! Похоже было, будто зрелище полусумасшедшего, отчаявшегося
человека чем-то особенно задело его, тронуло сердце.
Кира перевела испуганный взгляд на самоубийцу.
Бедняга! Это что же нужно испытать, чтобы дойти до такого!
И вдруг…
– А, пропади все пропадом! –
раздался истошный крик. – Пропади! Провались все на свете! Будь все
проклято!
Кира так и подскочила, глядя на какого-то
мужчину, который прорвался сквозь оцепление и теперь бежал к «КамАЗу». С силой,
порожденной отчаянием, он вздымал над собой, будто перышко, канистру, из
которой на него щедро лился бензин.
Что-то знакомое почудилось Кире в очертаниях
этой стройной высокой фигуры. Потом она узнала светловолосую голову, помятую
зеленую майку… и с воплем выскочила из машины. Ринулась было вперед, однако
стоящий рядом омоновец поймал ее за руку и внушительно сказал:
– Тиха!
– Максим!.. – простонала Кира, но
тут ноги подкосились, и она повисла на омоновце, с ужасом глядя на дорогу.
Максим подскочил к ошарашенному дальнобойщику
и, отшвырнув канистру, ударил себя в грудь:
– Браток! Браток, жги меня тоже! Черт с
ней, с жизнью… Сгори оно все огнем!
– Да ты сдурел? – испуганно спросил
самоубийца, явно не ожидавший, что у него вдруг появится товарищ по несчастью,
да еще такой решительный.
– Cдуреешь тут! – рыдающим голосом
выкрикнул Максим. – От тебя вон жена ушла один раз, а от меня чуть не каждую
ночь уходит! Со всем Домом творчества писателей, тварь, переспала, а все мало
ей! К нам в хату весь Коктебель ходит, как в бордель!
– И ты ее, стерву, не убил после
этого?! – возопил потрясенный самоубийца. – Да я бы за один только
раз… вот этими вот руками…
– Ладно врать! – рявкнул
Максим. – Ты вон здесь жизнь свою молодую гробишь, а она где? Где ее
мертвый труп? Убил бы! Как же! Себя-то ты убьешь, а она небось с другим в это
время валяется! Давай, включай горелку, покончим с этим!
– Она не такая! – взревел
дальнобойщик, не обратив никакого внимания на просьбу Максима. – Она у
меня… она… Правильно сделала, что ушла от меня, дурака! Другие мужики
колотятся, чтоб денег зашибить, а я все причитал, что издательство наше
рухнуло, козл я несчастный!
– Правда что козл, – озадаченно
сказал Максим. – Какое издательство?
– Волго-Вятское книжное, – прорыдал
дальнобойщик. – Я там редактором работал. А баранку крутил просто как все.
Грузовик только в армии водил. И вот, когда Люда ушла, я и подался в шоферюги.
Думаю, приеду с мешком денег, высыплю их на нее… Смотри, мол, кого ты покинула!
Во – баксы!
– Пиастры! Пиастры! – прокаркал
Максим голосом Джон-Сильверова попугая и по-дружески осведомился: – Мешок-то
приготовил?
– Чего? – полными слез глазами
вытаращился на него страдалец. – Какой мешок?
– Для денег! – подмигнул
Максим. – Документы на машину и накладные ты прихватить забыл, а мешок?
– Это тот гад, хозяин, мне документы не
дал! – обиделся самоубийца.
– Ну да – ты просил, а он как девочка: не
дам, не дам! – кивнул Максим. – Понимаю…
– Да нет, я не просил, – понурился
дальнобойщик. – Я сам про них забыл, козл…
– Козл! Козл! – Прокаркал Максим,
подражая все тому же попугаю. – Ну, давай, зажигай свечку, что ли, сколько
я тут с тобой еще болтать буду? Погорим, как тот Петя-тракторист… Прокати нас,
Петруша, на тракторе, до околицы нас прокати! – заорал он вдруг дурным
голосом.
– Погоди! – растерянно сказал
дальнобойщик. – Я что, получается, сам дурак?
– Дур-рак! Дур-рак! – охотно
прокаркал Максим. – Ну? Жги! Батареи просят огня!
– Иди ты! – вызверился бывший
редактор, швыряя в него зажигалку. – Огня! Надо тебе – сам жгись, а я не
буду. Что с возу упало – не вырубишь топором! Сейчас вернусь в Нижний – набью
морду своему кретинскому боссу, потом поеду к теще: жену оттуда за косу
вытащу! – И он темпераментно кинулся в кабину.
Тем временем Максим осторожно поболтал
зажигалкой возле уха, понюхал ее…
– Эй, друг-редактор! – крикнул
он. – У тебя бачок как, пустой?
– Почему это? – в очередной раз
обиделся бывший самоубийца. – Я заправлялся недавно.
– Что ж ты, козл, зажигалочку заодно не
заправил? – сокрушенно спросил Максим. – Она ведь у тебя сухая, как
учкудук – три колодца. Чем мне теперь сжигаться прикажешь? Я ведь не курю, у
меня даже спичек нет!
– Плюнь ты на это дело, плюнь! –
раздался из кабины жизнерадостный голос – и «КамАЗ» запыхтел, разворачиваясь.
