– Сорок листочков в пластиковой папке –
мои методики. Или то же самое на дискете. И пару пробирок с «Галатеей».
– Я надеюсь, все это охраняет как минимум
взвод автоматчиков?
Кира вытаращилась на него, потом увидела
улыбку, прятавшуюся в уголках губ, и расхохоталась от всей души:
– Нет, ну что ты! «Галатея» живет у меня
дома, в холодильнике, в особом таком миниатюрненьком термостате, который моя
матушка фамильярно называет термосом. А папка хранится в сейфе, в лаборатории.
– В единственном экземпляре?
– В двух.
– А второй где?
Кира медленно поднесла указательный палец ко
лбу:
– Вот здесь. Все вот здесь.
– Ах ты, разумная головушка, –
ласково сказал Максим. – Однако, если твои наработки каким-то образом
попадут за океан, к тому дяденьке, он… он одним махом станет миллиардером!
Представляешь, сколько сможет отсыпать какой-нибудь эмиратский султан за свое
восстановленное зрение? Да разве он один? И Нобелевская премия от тебя… ту-ту…
– Ну, чепуха, – отмахнулась
Кира. – Существует масса моих публикаций, довольно широкому кругу лиц в
той же Америке известно, кто здесь Колумб. Скажем, есть такая медицинская
корпорация – «Моррисон, Сэлвидж и K°» – очень известная, специализируется как
раз в области офтальмологии, – так нам с Алкой они даже американское
гражданство предлагали. Хотя у них есть этот Сэмюэль Эпштейн.
– Который протезы ваяет?
– Вот-вот.
– Ну а открытие твое, я надеюсь,
запатентовано? – с надеждой спросил Максим.
Кира сморщила нос.
– Да нет, знаешь, – наконец сказала
она сконфуженно. – Пока руки как-то не дошли. Вернее… у нас тут
разногласия с Алкой получились. Первый безупречный опыт нам удался как раз во
время поездки в Америку, в марте этого года, ну и когда Мэйсон засуетился –
Мэйсон Моррисон, глава корпорации, я имею в виду, – и начал нам сулить
златые горы и реки, полные вина, Алка и говорит: давай запатентуем «Галатею» в
Америке! Тут Мэйсон вообще костьми лег: и тебе институт, и баснословные суммы
на исследования, и американское гражданство…
– И неужто вы от этого так вот
хладнокровно отказались?! – с комическим ужасом спросил Максим.
– Конечно, это очень заманчиво
все, – Кира пожала плечами. – С ума сойти, до чего заманчиво! Ведь
здесь нам в лабораторию дают такие крохи – слезы одни. Исследования мы проводим
практически на случайные деньги: что Алка у спонсоров выбьет. У нее
поразительные способности деньги выбивать… в смысле, были способности…
Кира опустила голову, вдруг ужасно устав от
всего этого разговора.
Конечно, она любила свою работу, жизни без нее
не мыслила, а все-таки с каждым словом все более безумной и фантастичной
казалась мысль о том, что происходящее имеет отношение к лаборатории и
«Галатее». Нет, пожалуй, поторопилась она отмести версию о глыбинских
контактах. Ведь могло быть…
Ба-бах! Все мысли вылетели у нее из головы.
Максим затормозил так резко, что Кира лишь чудом не врезалась в ветровое
стекло.
Она возмущенно глянула на Максима, однако тот
напряженно смотрел вперед. Кира приподнялась на сиденье и сумела разглядеть
через довольно длинный хвост автомобилей, вытянувшийся перед ними, милицейское
оцепление, окружившее «КамАЗ» с брезентовым фургоном и перекрывшее дорогу.
* * *
– Что за фокусы? – озадаченно
пробормотал Максим. – Не наш ли друг Фридунский снова вышел из тумана,
вынул ножик из кармана? Кстати, о ножике. Где пистолет?
– Какой пистолет? – испугалась Кира,
за время рассказа успевшая накрепко оторваться от деталей своего теперешнего
бытия. – Ах, Мыколин… Ну, я на всякий случай утопила его в том бочажке,
около которого мы ночевали.
Максим уставился на нее, как на чудо природы:
– И с чего?
Хороший вопрос! Кира вильнула глазами в
сторону. С чего, главное. Не скажешь ведь ему: «С того, что мне приснилось,
будто в тебя из этого пистолета стреляли!»
– Да, впрочем, какая разница, –
сказал вдруг Максим. – Слава богу, что утопила. Когда эти тамбовские ухари
начали потрошить твой рюкзачок, я, признаться… – Он махнул рукой и вдруг,
чуть ли не до половины высунувшись в окошко, вцепился в какого-то мужчину,
который с унылым выражением лица возвращался к своей машине от места затора: –
Эй, мужик! Что там за беда?
– Мужики в поле пашут и на «Москвичах»
ездят, – вяло огрызнулся тот. – Крантилла полная, друг, вот там что
такое. Как бы зимовать нам тут не пришлось.
– Он шел на Одессу, а вышел к Херсону,
да? – ухмыльнулся Максим. – В смысле в дерево врулил?
– Eсли бы! – простонал
не-мужик. – У какого-то дальнобойщика крыша поехала. Остановил, понимаешь,
его гэбэд… гидэбэ…
– Да ты по-русски говори: гаишник, –
спокойно посоветовал Максим. – Чай, на этом ГИБДД язык сломишь.
– Во-во! – кивнул возбужденный
собеседник. – Что хотят, то и делают! Словом, несся он с превышением со
стороны Нижегородской области. Тормознул его мент, а у дальнобойца нашего ни
документов, ни доверенности на управление. Ну, слово за слово, как водится, и
довел мент парня. Тот выскочил из машины, встал на середину дороги, облился
бензином и, размахивая зажигалкой, стал грозить инспекторам, что подожжет себя!
– Иди ты! – недоверчиво ахнул
Максим.
– Сам иди! – опять обиделся
не-мужик. – От него, от этого психа, оказывается, жена недавно ушла,
потому что зарплата маленькая, а хозяин груза, такой гад, не побеспокоился
выдать ему документы на машину.
– А сам он вчера родился, что о них не
побеспокоился?
– Может, в шоке был из-за жены, хрен его
знает, – сердито дернул плечом не-мужик. – Одно знаю точно: нам тут
куковать до скончания веков, потому что к этому типу сунуться боятся: он
вот-вот в олимпийский факел сам себя превратит.
– А объездная дорога есть? –
вмешалась Кира, волнуясь.
– Есть, как не быть, – кивнул
собеседник. – За двадцать кэмэ на развязке. И еще шестьдесят по ней
пилить, пока снова на трассу выйдешь. Объездная, между прочим, грунтовая… Вот
же гад, – всхлипнул он, с чувством грозя кулаком в сторону затора, –
а мне смерть как надо утром в Нижнем быть.
– Утром! – фыркнул Максим. – Мы
считали, что вечером там будем!
