Позавтракали они в той же шашлычной. «Босс»,
то есть Леонид, еще спал, но один из его подручных, не открывая глаз и
пошатываясь, принес путешественникам по бумажному стаканчику кофе и паре
бутербродов с сыром. Кофе был холодным, и жизнь показалась Кире вконец
пропавшей.
Максим мрачно сгорбился за рулем, хотя ему-то
с чего мрачнеть? Он-то спал как сурок всю ночь, в отличие от Киры, которая, в
точности как вчера, то проваливалась в сон, то выскакивала из него с
колотящимся сердцем. Что характерно, сон ей снился один и тот же, тягучий,
странный и страшный, имевший свойство всех отвратительных кошмаров –
возобновляться с того же самого места, на котором был прерван.
А снился Кире разврат.
Развратничали Игорь и Алка… бедная Алка! Кира
даже сквозь сон чувствовала жгучий стыд за то, что видит покойницу в таком
непотребном виде, но ничего не могла поделать со своим ошалевшим подсознанием,
которое продолжало выдавать на-гора сцены одну неприличнее другой. В этих
сценах принимал некоторое участие и Глыбин-старший, который то сидел,
подпершись ладонью, над стаканом с водкой, то вдруг, оттолкнув сына, кидался к
Алке, а то как бы спохватывался и принимался шарить по карманам своего
генеральского френча, бормоча в точности как булгаковская Аннушка: «Камушки-то
можно выковырять… И по одному камушку… И знать ничего не знаю, и ведать не
ведаю!» При этом глаза его нестерпимо, слепяще сверкали, и до Киры вдруг дошло,
что не глаза это вовсе, а невиданно огромные бриллианты, прямо-таки Эксельсиоры
или Кохиноры какие-нибудь, Санси на худой конец. То есть Глыбин-старший
собирался сам себе глаза «выковырять»…
Внезапно во сне появился лейтенант Бурлака,
как две капли воды похожий почему-то на Максима. Лейтенант высунулся откуда-то
сбоку и принялся с отвращением разглядывать творившееся безобразие. Тогда Игорь
отскочил от Алки и вскинул пистолет, который неведомым образом оказался в его
руках. Максим будто бы и не видел этого, но Кира видела. Более того, она с
первого взгляда узнала табельное оружие сержанта Мыколы Кобылянского. И хоть
была совершенно уверена, что оно не заряжено, все-таки сердце ее так заныло,
так заболело: ведь и палка, говорят, раз в жизни стреляет! – что она
кинулась прямо на Игоря и с необычайной легкостью вырвала у него пистолет…
При этом Кира проснулась и обнаружила, что и
впрямь сжимает его в руках: правда, сквозь рюкзачок и кофту.
Она села, прижимая этот сверхценный груз к
бешено стучащему сердцу и поглядывая на спящего Максима. Он спал, свернувшись
калачиком, прикрыв лицо рукой.
Кира представила, как выглядит со сна, и ей
тоже захотелось прикрыть лицо рукой. Тихонько приоткрыла дверцу и, выскользнув
наружу, пошла сквозь рощицу туда, откуда слышались влажные вздохи близкой воды.
Она не ошиблась: за деревьями плескался под
легким ветерком маленький бочажок в камышовых берегах, и Кира не только с
наслаждением искупнулась в нем, но и надежно утопила меж камышами свой более не
стреляющий трофей.
Легче стало не только в сумочке, но и на душе.
Правда, вид хмурого Максима, который с мокрой после купанья головой вернулся к
машине одновременно с Кирой, но с другой стороны, слишком живо напомнил
вчерашнее унижение, и настроение опять упало.
Да еще этот кофе, который не способен был
возбудить Кирину гипотонию… Сейчас бы двойной да горяченный!
Максим, не оборачиваясь, протянул ей телефон.
Кира принялась тыкать дрожащим пальцем в
кнопочки, умоляя судьбу заставить Игоря забыть его всегдашнюю холодноватую сдержанность
и обратиться к ней как-нибудь этак: «Радость моя!» или «Любимая!» – клянясь
взамен ответить ему таким взрывом чувств, чтобы у всяких случайных попутчиков
начисто вышибло из головы бредовые фантазии… если они вообще туда попадали.
Однако ее нравственные усилия пропали втуне:
телефоны опять молчали – и домашний, и, – разумеется, в восьмом-то часу
утра! – рабочий, и дачный. «Да что они там, вымерли, что ли, все?!» –
яростно думала Кира, терзая кнопки и набирая домашний глыбинский телефон:
неудобно, конечно, беспокоить родителей Игоря, но ничего, как-нибудь
отызвиняется. И мама, главное, уже улетела, и у нее не спросишь, что там и как!
И тут Кира едва не выронила трубки, которая
жалобным, дребезжащим голоском спросила, как будто звонили не по телефону, а в
дверь:
– Кто там?
– Галина Семеновна! – заорала Кира,
узнав голос матери Игоря. – Алло, вы меня слышите?
– Алло… кто там? – встревоженно
переспросила женщина.
– Да это я, я! – надрывалась Кира, а
Галина Семеновна все с той же интонацией насмерть перепуганного человека
продолжала причитать:
– Кто? Кто это звонит?
«Не слышит она, что ли?» – рассердилась Кира,
готовясь нажать на сброс, как вдруг до ее ушей долетел раздраженный мужской
голос:
– Да говорите же, ну!
– Кто… кто это? – послушно
пролепетала Галина Семеновна, но изумленная Кира уже нажала клавишу, и в трубке
раздался протяжный гудок.
– Мистика какая-то! – пробормотала
Кира, беспомощно поднимая глаза и привычно встречая в зеркальце взгляд
Максима. – Вообще ничего не понимаю. Представляешь, звоню родителям Игоря,
а там его матушка почему-то двух слов связать не может. А рядом кто-то сердито
так велит: говорите, мол, говорите!
– О-го! – тихо сказал Максим,
блеснув на Киру острым взглядом. – Интересно! А эти, кому ты звонила, они
вообще кто?
– Отец Игоря – генерал, большая шишка в
нижегородской милиции. Не дай бог, если с ним что-то случилось. Ведь и мама моя
вчера успела сказать, что у Игоря какие-то неприятности. Ой, не заболел ли
Глыбин? Ну-ка, позвоню еще!
– Секундочку, – скомандовал Максим,
протягивая к ней ладонь. – Дай-ка я попробую. Что-то мне все это не
нравится.
Кира покорно подала ему трубку и продиктовала
номер, а потом чуть ли не прижалась головой к голове Максима, пытаясь хоть
что-нибудь услышать. И услышала довольно громкий щелчок после первого гудка. В
ту же минуту Максим резко оборвал связь – и с Нижним, и с Кириной головой – и
поглядел на нее озадаченно:
– Интересные дела! Конечно, есть
вероятность, что номер твоего генерала прослушивается, только почему так явно и
грубо?
– Как это – прослушивается? –
возмутилась Кира. – Да Глыбин сам кого хочешь прослушает!
– Не сомневаюсь, – сухо кивнул
Максим. – И тем не менее это так. Я в некотором роде связист, в таких
вещах знаю толк! А если еще учесть, что какой-то мужик подсказывал этой Галине
– как-ее-там: говорите, мол, говорите! – значит, они пытаются засечь всех
звонивших Глыбину.
