Очень странно: стоять легче не стало. Более
того, ноги начали подкашиваться. Тогда Максим стиснул ее посильнее и
пробормотал в самое ухо:
– Здорово забирает, да? А ведь
большинство граждан за рулем. Как же потом поедут? Этак и до аварии недалеко!
Кира только кивнула. Голова пришлась как раз в
плечо Максиму, очень удобно туда склонилась. Кира не стала ее больше тревожить:
пусть уж лежит, если нравится.
– Волосы у тебя… – пробормотал
Максим.
– Что?
– Травой пахнут!
Очевидно, вино забирало крепче и крепче,
Максиму с каждым шагом было все труднее двигаться, поэтому он все сильнее
обхватывал Киру. И вообще, они больше не танцевали: просто стояли посреди
площадки, вцепившись друг в друга и чуть покачиваясь.
«Добро пожаловать в отель «Калифорния», это
дивное, дивное место, – пели надрывные голоса английских «Орлов». –
Здесь ты найдешь меня снова и снова, каждый год, в любое время…»
«Хочу в отель «Калифорния»! – внезапно
подумала Кира. – Хочу куда-нибудь, где мы можем остаться вдвоем и забыть
обо всем на свете. И даже если завтра мы со стыдом отвернемся друг от друга…»
«Добро пожаловать в отель «Калифорния»…»
«Да что со мной, что? – смятенно думала
она, чувствуя, что начинает задыхаться в объятиях Максима. – Это вино
виновато? Нет. Оно только помогло мне понять то, что я чувствовала с первой
минуты нашей встречи. О господи, хоть бы он перестал меня обнимать, а то я
сейчас начну его умолять… Я просто с ума схожу! Кошмар! Как же мы останемся
вдвоем в машине? Я ненавижу, ненавижу заниматься любовью в машине, но с ним…
где угодно, когда угодно. Хорошо бы прямо сейчас!»
– Так вот о некрофилии, – нетвердым
голосом начал Максим, отстраняясь от Киры так резко, что она едва не
упала. – Ой, держитесь крепче, пожалуйста, а то мы сейчас оба упадем.
«Это что, намек?!»
– У меня был один знакомый парень –
давно, еще в студенческие годы. Он-то и рассказал мне эту дивную историю. В
некоем городе, вообразите себе, объявился некрофил. Oчевидно, предпочитая
совсем уж холодных по темпераменту любовниц, он ночь за ночью осквернял трупы,
а утром исчезал. Сторожа только руками разводили. По городу поползли всякие
нехорошие слухи про оживших мертвецов. Поговаривали даже, будто какой-то
залежавшийся в подвалах морга, недопрепарированный студентами-медиками экспонат
буйствует по ночам плотью… Начальство морга заявило наконец куда следует, и для
расследования был отряжен лейтенант Бурлака – тот самый мой приятель.
Дедуктивная мысль его сработала четко: если сторожа не видят безобразия, а оно
творится чуть ли не еженощно, то искать извращенца следует именно среди
сторожей!
Бурлака пораскинул мозгами и, не спросив у
начальства разрешения, устроил засаду. В дело посвятил помощника старшего
прозектора. Ночью освободили один из столов – и вот среди новых, свежих, не
побоюсь этого слова, трупов на холодную клеенку, под белую простынку возлег
лейтенант Бурлака. Бесстрашие его может показаться невероятным, однако все
объясняется чрезвычайно просто: поработав несколько лет в милиции, Бурлака уверился,
что всерьез бояться следует только живых.
На его голую, как и подобает обитателю
трупарни, ногу была навешена бирка с именем какой-то Галины Виктюк. Нога,
конечно, была мужская, но для такого дела Бурлака ее побрил, а ногти покрыл
лаком, надеясь, что некрофил не станет особенно присматриваться. На всякий
случай половина ламп в прозекторской «перегорела».
Итак, мой дружок лежал, порою легонько перхая
от запаха формалина и начинающегося кашля. Кругом было так холодно, что у
Бурлаки зуб на зуб не попадал. Бурлака понимал, что если придется пролежать в
засаде час-другой, то он своим чиханием распугает и ожидаемого некрофила, и
могущих явиться призраков. Ну а если останется ждать до утра, то запросто
сделается полноправным обитателем этого самого временного из человеческих
пристанищ.
Однако счастлив милицейский бог: лишь только
часы лейтенанта слабо пискнули, возвещая наступление полуночи, как заскрежетали
засовы на тяжелых железных дверях. Это означало одно из двух: либо сторож
явился проверить, не разбежались ли вверенные ему покойнички, либо… либо явился
чокнутый маньяк.
На всякий случай Бурлака мобилизовался – и,
как выяснилось, не зря: по его голой щиколотке скользнула холодная, как бы
резиновая рука.
«Так, в перчатках работает», – угадал
лейтенант. В это мгновение хриплый от страсти голос выдохнул:
– Я тебя хочу! Хочу! – и простыня
слетела с лица «Галины Виктюк», открыв ее (его!) взору дюжего молодого мужчину,
который, расстегнув штаны, готовил к насилию свой рабочий орган. Да, не только
на руки надевал перчатки сей поборник стерильности!..
Вмиг узнав подозреваемого сторожа, Бурлака
выхватил из-за пояса трусов (единственной своей одежды) табельное оружие и
будничным голосом произнес:
– Милиция. Pуки вверх!
Сторож медленно поднял руки, посмотрел на
Бурлаковы трусы – и рухнул наземь. Как позже выяснилось, с инфарктом.
Может быть, он никогда еще не видел в
прозекторской женского трупа в мужских семейных трусах, вот сердце и не
выдер-жало…
Киру затрясло еще в ту минуту, когда Бурлака
возлег под простынку с биркой на бритой ноге, а к концу рассказа она уже
стонала от смеха. Они с Максимом так и не смогли продолжить танец: стояли друг
против друга и закатывались от хохота. Вокруг, словно заразившись от них,
смеялись какие-то люди, а рыжебородый Леонид с философической печалью
поглядывал на Киру и понимающе кивал, ловко переворачивая над угольями все
новые и новые пучки шампуров.
Этот смех в сочетании с принятым алкоголем их
вконец обессилил. У Максима едва хватило сил отогнать «Москвич» метров на сто
от шашлычной, в какую-то хилую рощицу, да, страшно зевая, подключить сотовый
телефон к аккумулятору. Кира улеглась на заднее сиденье, однако призрак
лейтенанта Бурлаки все еще тревожил ее воображение, заставляя то и дело
сотрясаться в конвульсиях смеха, пока Максим сонно не взмолился:
– Успокойся же, Кира!
Она затаила дыхание, притихла, чувствуя себя
почему-то необыкновенно счастливой. Уж не из-за этого ли «ты»? Не из-за того
ли, что ночь только началась, и если Максим сейчас и хочет спать, то ведь
неизвестно, чего он захочет через два или три часа…
– Да, спокойной ночи, – пробормотал
Максим почти неразборчиво. – Ты в самом деле можешь спать совершенно
спокойно. Два дела совершенно не выношу делать в машине: есть и… приставать к
женщинам!
К чести Киры следует сказать, что она сперва
убедилась, что Максим уже похрапывает, а только потом дала волю слезам.
* * *
