Кира отпрянула, ударилась локтем о ручку на
дверце и, к своему облегчению, обнаружила, что ситуация не столь угрожающая:
она всего-навсего полулежала в Максимовых объятиях. Поскольку это в корне
меняло дело, она приняла независимый вид и холодно поинтересовалась:
– Да? В чем дело? Я что, храпела?
Ему следовало в ужасе воскликнуть: «Ну что вы,
что вы!» – однако он весело оскалился – зубы казались совершенно белоснежными
на загорелом худом лице:
– Ага! Вернее, не храпели, а хрипели.
Кошмары снились, да? Я решился прервать их, тем более что мы уже почти у цели.
Кира припала к стеклу и увидела, что они стоят
в недлинной очереди автомобилей на подступах к парому. Очередь двигалась
медленно. Причиной ее медлительности был парень в камуфле, с автоматом и
неизбежными желто-голубыми знаками отличия, который бесцеремонно совался в
каждую кабину, выуживая оттуда разноцветные «корочки» разнообразных документов.
Порой в своей бесцеремонности он доходил до того, что нырял в багажник, а то и
вовсе докатывался до абсурда – открывал капот.
– Господи, – прошептала Кира враз
пересохшими губами, – паспорта проверяют. Как же…
– Ничего, все будет тип-топ, –
легкомысленно отозвался Максим, откидывая со лба растрепанные ветром волосы и
не делая ничего, ну ничегошеньки для того, чтобы как-то скрыть присутствие Киры
в своей машине. Ну, в багажник бдительный пограничник свой нос непременно
сунет, этот тайник отпадает, но ведь Кира могла скрючиться под задним сиденьем,
а Максим прикрыл бы ее какими-нибудь половичками… Нет – сидит, щурится и весьма
легкомысленно насвистывает:
А пуговки-то нету
У заднего кармана,
И сшиты не по-русски
Широкие штаны,
А в глубине кармана
Патроны для «нагана»
И карта укреплений
Советской стороны!
– Вот так шпион был пойман у самой
границы, – сухо отозвалась Кира. – Никто на нашу землю не ступит, не
пройдет. И далее по тексту. Вы что, забыли наш уговор?
– Я никогда ничего не забываю! –
делая ударение на каждом слове, веско оповестил ее Максим. – Вас что,
собственно, беспокоит? Переход границы, что ли? А вы успокойтесь. По-пластунски
ползти не придется, это я гарантирую. Вам, кстати, имя Александра – как,
нравится?
– Хорошее имя, – хлопнула глазами
Кира, – но я не понимаю…
– А чего тут понимать, чего тут понимать,
Шурочка? – громко удивился Максим, красиво подруливая к пограничнику и с
шиком тормозя. – В эту ночь решили попугаи перейти границу у реки – вот и
все, больше понимать нечего!
С этими словами он сунул пограничнику свой
паспорт и улыбнулся так, что в бдительных усах невольно мелькнула ответная
улыбка.
– Тоже зеленая фуражка небось? –
хмыкнул пограничник, листая паспорт. – Матынка родимая, шпиен! Исаев
Максим Максимыч… правда, что ли? Неужто это ты, земеля?
– Разве не похож? – скромно
потупился Максим, поворачиваясь в профиль и красуясь то левым, то правым боком,
и Кира наконец вспомнила, где слышала это сочетание: Максим Исаев. Так же
Штирлица звали!
– Похож, вылитый! – добрел на глазах
погранец. – Чего везем? Шифровку для Блюхера или бриллианты для диктатуры
пролетариата?
– Нет, аж семнадцать мгновений
весны! – С этими словами Максим стиснул Кирино колено, а потом медленно
повел ладонь выше.
Кира дернулась было протестующе, однако Максим
Максимыч сказал:
– Знакомься, командир, это жинка моя,
Шурочка!
У Киры хватило ума смущенно уткнуться в плечо
горячо любимого супруга. Она бы с удовольствием укусила его от злости, но
испугалась: еще не так поймет!
– Эге ж, – сказал «командир», –
вижу: зарегистрирован брак с гражданкой Николашиной Александрой Викторовной…
– Ныне Исаевой, – уточнил Максим
Максимыч.
– А ваши документики где же, Александра
Викторовна? – ласково спросил «командир», завистливо поглядывая, как рука
Максима по-хозяйски мнет Кирино колено.
– Слушай, ты представляешь, какая гадость
вышла, – встрепенулся Исаев. – Ночью тещу, маманьку Шурочкину, –
она в Краснодаре живет – увезли в больницу с инсультом. Нам позвонили в шесть
утра – и мы как вскочили в машину, так и забыли про все. Мой-то паспорт всегда
со мной, а Шурочка до того вся расстроилась, что не только паспорт, но даже
косметичку забыла!
Он врал как по писаному, и тон был
соответствующий, вполне трагический, а Кире в этой ситуации ничего не
оставалось, как сильнее вжиматься в крутое «мужнино» плечо, уповая, что ее
голые коленки заслонят от глаз пограничника основную несообразицу: паспорт-то
она, якобы в отчаянии, забыла, а вот попугайный паричок успела нахлобучить!
– Спохватились уже за пять минут до
парома, – молол языком Максим. – Ну сам посуди, тут каждая минута на
счету, не возвращаться же за такой ерундой в Коктебель!
– О, так вы с Коктебля! –
обрадовался погранец, заглядывая на страничку с пропиской. – Где лежит
советская земля? Совхозы, это самое, колхозы там, природа?
– Так точно! – хохотнул
Максим. – Все по-прежнему! Бывал в нашем райском уголке?
– А то! – хохотнул и
«командир». – У меня там шурин в милиции сержантом служит. Мыкола
Кобылянский, знаешь небось?
– Мыкола! – размягченно простонал
Максим. – Мать честна! Мыкола… да то ж мой наиперший, наилепший кореш!
Кира почувствовала, как останавливается
сердце. Сейчас инсульт будет у нее, а не у какой-то там воображаемой или
натуральной исаевской тещи! Это же надо так влипнуть… как кур в ощип!
«Господи, пронеси, господи! – взмолилась
она. – Осталось еще чуть-чуть, гос-поди!..»
Неизвестно, что там такое случилось на небесах,
однако господь, похоже, именно в это мгновение отверз свой слух к мольбам малых
сих и заставил зазвучать хор… нет, не ангельских труб, а нетерпеливых
автомобильных сигналов.
– Эх, земеля, заболтались мы! –
Пограничник не глядя сунул Максиму паспорт. – Но ежели ты Мыколин кореш,
то знаешь нашу таксу?
– Не-пре-мен-но! – отчеканил Максим,
жестом фокусника всовывая в пограничную руку двадцатидолларовую купюру,
чудилось, соткавшуюся из воздуха. Столь же волшебно она в воздухе и растаяла, а
может быть, в кармане «командира» – Кира не успела толком разглядеть.
– Ну, ехай, – счастливо улыбнулся
страж незалежных рубежей.
