Обернувшись, Кира увидела бледно-голубой «Москвич»
407-й – или 408-й модели, притулившийся к решетчатому забору рынка. Какая-то
пацанва разглядывала и ощупывала его с брезгливым любопытством, словно
недоумевая, неужели в наш век «Фордов», «Шевроле» и «Мерседесов» кто-то еще
ездит на таком анахронизме.
– Эй ты! – хохоча, кричал один из
мальчишек. – Убери свою консервную банку, понял? Тут люди машины ставят, а
ты мусор всякий кидаешь!
И пацанва разбежалась, вопя:
– Консервная банка! Мусорное ведро!
– Между прочим, мой «Москвич» только что
из ремонта, – обиженно сказал светловолосый. – Весь покрашен от и до!
Я даже чехлы новые купил. А мотор у него еще тянет – будь здоров.
– Конечно, – сочувственно сказала
Кира, – он еще очень даже ничего!
Она устало глядела, как солнечные зайчики
скачут по бледно-голубому боку, и вдруг ее осенило. Мысль явилась так
мгновенно, что Кира даже обдумывать ее не стала, а сразу выпалила:
– Вам хорошие часы не нужны? – и
подняла руку, давая ему время оценить «Ролекс».
– Не хиллари, – задумчиво сказал
незнакомец. – Очень даже не хиллари! Малайзия? Корея? Филиппины?
– Что?! – возмутилась Кира. –
Родные!
– Да, – саркастически кивнул
он, – а как же! Ну и что дальше?
– Эти часы ваши, если довезете меня до
Керчи и переправите на пароме в Ильич. Понимаете, у меня украли все документы и
деньги, поэтому…
Зеленые глаза оценивающе оглядывали ее с ног
до головы, с особенным интересом задержавшись на тоненьких бретельках сарафана.
У Киры мурашки по коже побежали, и, чтобы успокоиться, она принялась думать о
том, какое наивернейшее решение приняла. В Ильиче она сразу придет в портовую
милицию и заявит о потере документов. На российской земле враз кончатся все эти
глюки с портретами и челноками, не говоря уже об убийстве на Карадаге! Для
тамошней милиции Кира будет просто-напросто растяпа-отдыхающая, которой хочешь
не хочешь, а надо помогать. И тут-то она начнет умолять помочь ей дозвониться
до Нижнего Новгорода. Вряд ли ильичовская милиция захочет возиться с ее
пропажей – они охотно все свалят на нижегородских коллег! Кира доберется до
самого Глыбина-старшего, попросит его поговорить со здешними, чтобы посадили ее
на самолет в Краснодаре и снабдили на дорогу сотней-другой. Все, хватит с нее
приключений!
Mежду тем потенциальный водила завершил свой
осмотр и снова вскинул глаза от пыльных Кириных босоножек к ее радужному
парику.
– Ну, лады, – сказал
задумчиво. – Попробую что-нибудь придумать. Через границу – так через
границу! Поехали! Кстати, будем знакомы. Меня зовут Максим Исаев.
Где-то она уже слышала это имя. Точно, слышала…
– Кира, – пробормотала она, – а
меня зовут Кира…
И осеклась, спохватившись, какую дичайшую
глупость чуть не спорола только что. Еще не хватало – назваться ему полностью!
И про год рождения не забыть. И про весь остальной кроваво-мрачный шлейф,
который за нею тянется! И про раздвоение – нет, растроение личности!
– Кира, а дальше? – спросил Максим,
весело щурясь от солнца, которое играло на его лице с узорчатой тенью акации.
Свет и тень замельтешили в глазах Киры, она
качнулась – и ляпнула первое, что пришло в голову:
– Чиароскуро!
[8]
Это тоже был испытанный, заслуженный
отшивательный приемчик. Девяносто девять из ста спросили бы недоверчиво:
– Японка, что ли?
Но Кире повезло нарваться на сотого.
– Художница, что ли? – хмыкнул
Максим. – Под псевдонимом работаете? Бывает! Ну, пошли?
И двинулся к пролому в решетке, рядом с
которым томился в ожидании хозяина «Москвич». А Киру так и стукнуло догадкой:
да ведь это тот самый парень, который еще ночью предлагал ее подвезти! Который
заговорил с ней по-испански!
Ну и ну…
Кира даже головой покачала. Бывают в жизни
совпадения, а? Ничего не скажешь – бывают. Кабы знать, что так выйдет, не проще
ли было тогда же и согласиться? А заодно избавить себя от посещения
эротического казино, от дерганья на скамейке, от базарного позорища. Сейчас уже
за милую душу была бы в Ильиче.
Больше всего Киру огорчило, что судьба еще вон
когда предлагала ей, просто-таки совала настойчиво руку помощи, а она была
слишком глупа, чтобы ее принять. Нет, впредь она будет внимательнее. В ее
положении ничем нельзя пренебрегать!
С этой мыслью она заспешила к Максиму, который
нетерпеливо попинывал колесо, напевая: «Поедем, красотка, кататься, давно я тебя
поджидал!» – и села на переднее сиденье, чувствуя только нетерпеливое, можно
сказать, радостное ожидание – ничего больше!
Но не раз ей потом предстояло вспомнить этот
миг и в очередной раз убедиться в правоте старинной мудрости: «Кого боги хотят
погубить, того они лишают разума».
* * *
Всю дорогу до Керчи Кира клевала носом, то
задремывая, то вскидываясь, чтобы одернуть сарафанчик, отлетавший от порывов
ветерка по самое это самое, да поправить парик, который беспрестанно съезжал на
вспотевший лоб, да ощупать угловатую тяжесть в рюкзачке. Наведя порядок в своем
хозяйстве, она снова уплывала на волнах зыбких сновидений…
Суровый, мужиковатый Глыбин-старший
отворачивался от телевизора, где ликовал у бразильских ворот француз, и, тыча
пальцем в Киру, восклицал: «Дывысь, Мыкола!» Игорь искоса поглядывал на Киру
своими небольшими цепкими темно-серыми глазами и серьезно говорил: «Женский
оргазм вообще в природе не предусмотрен, чего ты от меня хочешь?» Алка… Алка, в
своей эксцентричной джинсовой жилетке, надетой прямо на худое, загорелое,
долговязое тело, радостно бросалась к Кире – но вдруг останавливалась,
предостерегающе выставляла вперед руки и бормотала: «Осторожнее! Не подходи! Я
ведь уже умерла!..»
Она проснулась от горького рыдания, но сразу
поняла, что заплакала во сне. Чья-то рука стиснула плечо, и Кира обнаружила,
что эта рука ее даже обнимает, а ее парик (вместе с головой) на этой руке
лежит. У самых глаз оказалась довольно широкая грудь, обтянутая травянисто-зеленой
футболкой, которая показалась Кире знакомой. Почти такого цвета были глаза у
парня, который взялся доставить ее в Ильич! И, кстати, насколько она помнит, он
был облачен именно в такую футболку.
То есть это что получается? Она лежит в его объятиях,
что ли?!
