– Знаю я вас, капиталистов, – сурово
продолжал между тем Атрид. – Через вас вся гниль и пошла! Через вас Союз
лопнул, Крым хохлы загребли! Через вас в Феодосии, где я в школу бегал пацаном,
открылись вот такие мерзопакости! – Он обвел рукой безрадостное, унылое
помещение эротического казино. – Девчонкам в школу надо ходить, а они тут
задницами вертят да титьками трясут!
Он погрозил Кире кулаком. Она с изумлением
повела глазами и обнаружила, что экипаж, только что смотревший на нее с
вожделением, теперь дружно свел брови и поджал губы. Ей даже почудилось, будто
рабочие руки сжимаются в мощные кулаки. Серпов и молотов, правда, еще не было видно,
но, если дело так пойдет и дальше, они не замедлят появиться.
И вдруг Кире остро захотелось ощутить в руках
тяжесть… нет, не серпа и молота, а табурета. Или даже нескольких табуретов. Во
всяком случае, она нашла в себе силы взметнуть как минимум шесть – по числу
находящихся здесь непримиримых борцов с империализмом. Но не сказала ни слова,
как та рыбка: просто повернулась – и прошла в просвет между половинками
несчастной распиленной ассистентки факира, а потом и за сцену.
Никто ее не задерживал: очевидно, само собой
подразумевалось, что дамочке надо подготовиться. Какой интерес в снимании
темно-синей юбки и белой полосатой маечки? Должны быть какие-нибудь перья,
несусветно-пышные оборки… что там еще?
Перьев Кира в гримерной не нашла. Правда, по
стенам тесной комнатушки с одним кривым зеркалом были распяты какие-то шелковые
тряпки, однако все эти охапки оборок Киру нимало не интересовали. Защелкнув –
от греха! – дверь изнутри, она принялась открывать подряд все шкафы и
наконец нашла то, что искала: какой-то цветастый сарафанчик на символических
бретельках, который из всего имеющегося наиболее напоминал простую человеческую
одежду. Но самой ценной находкой оказалась коллекция париков. Без колебаний
отбросив вороньи спиралевидные локоны, оранжево-рыжие космы, зеленые русалочьи
косы, Кира остановила свой выбор на платиново поблескивающих кудерьках, вполне
сходных с настоящими волосами: во всяком случае, насколько позволяло понять
тусклое освещение в гримерной.
Переоделась, а свои вещи свернула в тугой
сверток и впихнула в безразмерный венгерский рюкзачок.
Затем осторожно перенесла стул под косоватое
окошко, поблескивающее чуть ли не под потолком, и с облегчением вздохнула,
убедившись, что открывается оно довольно просто и стекол бить не придется.
Распахнув створки, увидела перед самым лицом выжженную траву газона – и,
цепляясь за нее, без особых трудов покинула пределы эротического казино
«Мадонна».
Едва утвердившись на ногах, Кира заботливо
прикрыла окно, чтобы на свет не налетели комары, – и сгинула в сонных переулках.
* * *
Та мрачная, ледяная решимость, которая помогла
ей столь решительно выскользнуть из лап веселых рыбачков, не истаяла до
рассвета, несмотря на то что куковать и в самом деле пришлось на жесткой лавке
среди кустов. Кире даже удалось вздремнуть пару раз, но почти тотчас она
вздрагивала, словно кто-то толкал ее в бок. Лицо какой-то женщины маячило перед
ней, преследовало, пугало, но Кира никак не могла толком разглядеть, узнать ее,
пока вдруг не поняла, что это она сама. Грабительница. Убийца. Извращенка.
Стало быть, бояться ей, кроме себя, некого…
А что, если у нее обычное раздвоение личности?
Что, если в хитроумной Америке из нее незаметно сделали зомби? Кира недавно
читала в какой-то газете, что на Филиппинах местные спецслужбы арестовали Луиса
– как-его-там, и психиатры обнаружили, что у него множественное расщепление
личности. В нем зараз существовали четыре человека, которые не подозревали о
существовании друг друга. В каждой ипостаси у него были разные имена, разные
сердечные ритмы, он говорил с разным акцентом. В одном из состояний он был
филиппинцем. Если с помощью специального словесного кода его удавалось привести
во второе состояние, выяснялось, что он испано-американец, прошедший подготовку
в разведцентре ЦРУ. Третья личность Луиса – киллер. А четвертая мечтала в жизни
только об одном: о самоубийстве. Постепенно выяснилось, что киллер Луис должен
был прикончить не кого-нибудь, а самого президента Филиппин. Однако самым
скандальным оказалось совсем другое: во время какого-то допроса этот Луис
вспомнил все подробности покушения на Джона Кеннеди, да такие, что стало ясно:
он один из участников убийства в Далласе…
Если возможно такое, то почему не допустить,
что Кира и в самом деле подсознательная некрофилка и т. д. и т. п.? И
одна ее личность грабила автобус на трассе Феодосия – Симферополь, другая –
убивала лучшую подругу на Карадаге, а третья… третья в это же время писала
статью на коктебельском пляже. Экая многостаночница! Диво, как не разорвалась
на три равные части!
Господи, ее статья… Кира едва не заплакала,
мгновенно забыв обо всем остальном. Драгоценные листочки так и остались в
конфискованной сумке. Хоть бы эти недоумки, Мыкола с Паньком, ничего не
потеряли, не выбросили. Впрочем, лучше, как всегда, исходить из худшего и
смириться с окончательной потерей. Ну что ж, в памяти-то они сохранены! На
память свою Кире жаловаться не приходится.
Да, можно потерять записи, дискеты, даже
термостат с «Галатеей», но, пока у Киры остается голова на плечах, все это не
так уж страшно и вполне поправимо.
Настроение сразу улучшилось, и Кира c улыбкой
надежды выбралась из своего убежища.
Солнце, едва взойдя, взялось припекать весьма
чувствительно. День обещал быть жарким.
Кира сначала побродила по сонной набережной,
якобы для того чтобы полюбоваться парой-тройкой пенсионеров, уже клевавших
носами над удочками, с которых безбоязненно объедали наживку бедовые обитатели
бухты, а затем медленно направила стопы в сторону базара, наслаждаясь
восхитительным чувством неуязвимости. В этом парике, в этих дурацких кудряшках,
ее и мать родная не узнала бы! Во всяком случае, Кира не нашла ничего общего
между беглой преступницей, к поимке которой призывают милицейские листовки, и
легкомысленным пуделем, которого она успела увидеть в кривоватом зеркале
гримерной. Да встреться ей сейчас сам Мыкола, она прошла бы мимо совершенно
спокойно! Но, несмотря на эти дерзкие мысли, Кирины поджилки все же ощутимо
тряслись, пока она проходила мимо милицейского «УАЗа», припаркованного у ворот
рынка. Вздохнула с облегчением только тогда, когда ее закружила в своем
водовороте толпа.
Базар по летнему времени закипел рано. Все
прилавки под навесом уже были заняты бабками и молодайками, наперебой
выхваляющими свой товар, и Кира спокойно дрейфовала по течению толпы,
исподтишка высматривая, появились ли уже на своем пятачке менялы.
