– Сделать нам, друзья, предстоит меньше, чем сделано! – ободряя себя, пропела Лиза – и вдруг замерла, глядя на высокий камень, преградивший тропу. Он порос с обеих сторон кустами и сухой, истерзанной ветрами травой, так что мелькнувшее было предположение, что этим камнем завалил тропу коварный Кузьмич, чтобы затруднить путь излишне любопытному народу, было Лизой враз отметено. Вдобавок путь и без того был такой… не для слабонервных, мягко говоря, и вряд ли браконьер взялся бы перекрывать его: это помешало бы прежде всего ему самому. К тому же за камнем не продолжалась тропа, а виднелось темное отверстие: наверное, какая-то выемка в скалах, пещерка, полузаваленная сухими ветками, наметенными сюда ветром, который во время бурь безжалостно ломал кустарник, росший на скалах. Этот камень лежал здесь давным-давно, черт знает сколько лет или десятилетий, и он мог означать только одно: Лиза где-то сбилась с дороги. Она вспомнила, что минут десять назад от основной тропы ответвилась другая, однако она была запорошена снегом, и Лиза по ней не пошла. Но, кажется, зря… Вот только этот снег, запорошивший ее, выглядел, как Лиза сейчас вспомнила, подозрительно свежим, рыхлым, а не слежавшимся, как видневшиеся окрест белые пласты, иногда низко нависавшие над тропой, как бы норовя сползти со скал.
И вдруг Лизу осенило, что снегу совершенно неоткуда было взяться там, на тропе, кроме как сорваться – под собственной тяжестью или слишком сильным порывом ветра – с одного из каменных нагромождений. Правильно она заметила, что снег выглядел слишком уж рыхлым, вот только сделать из этого правильный вывод она не смогла. Именно в ту сторону надо было идти, а она пошла в другую, и если беспокоилась о том, что тропа стала гораздо круче, то и это ее не насторожило! К тому же ветер дул в спину и словно бы подгонял, ну а Ван Сань-цзе с ее дурацкой стрелой любви по-прежнему не шла из головы, мешая соображать. И даже голос, любимый голос мерещился ей в посвисте ветра, и она начинала мечтать, что это он, он, Вячеслав, ищет ее среди скал…
– Следовательница! Интуитивистка! – почти простонала Лиза. – Идиотка ты, а не интуитивистка! Дура влюбленная! И что теперь делать?
Ну понятно, что делать было совершенно нечего, кроме как поворачивать обратно и возвращаться к тому предательскому сугробу, форсировать его и спешить в деревню, причем со всех ног, потому что смеркалось стремительно.
Она повернулась – и тотчас резко посвежевший ветер начал бить в лицо. Ну да, все нормально, этого и следовало ожидать, успокаивала себя Лиза, смахивая слезы и уже не слишком разбираясь в том, выбил их ветер или… или страх, потому что она каждую минуту рисковала упасть и покатиться по каменистой наледи. Ее сапожки на низком каблуке, которые считались самыми теплыми и нескользкими из всей ее зимней обуви, здесь вдруг уподобились хорошо смазанным лыжам.
Темнело, темнело, и Лиза вдруг поняла, что запросто может миновать развилку, не заметив того рыхлого сугроба.
А может быть, оно и к лучшему? Тогда она в конце концов спустится туда же, откуда начала путь, – на амурский лед, к аэросаням, где ее встретят дружескими насмешками, смешанными с сочувственными возгласами, которые, конечно, уязвят ее профессиональное самолюбие, но это переживаемо… А вот какое выражение появится в черных глазах сменщика, Лиза даже представить боялась. Насмешливую жалость Грини, Толика и даже другого пилота она восприняла бы спокойно, однако если так взглянет на нее Вячеслав… Или, что еще хуже, в его глазах появится вдруг презрение, а то и отвращение: «Опять явилась! Думал, что отвязался, а она тут как тут!»
– Перестань себя накручивать, – зло приказала самой себе Лиза, смахивая слезы, которые на сей раз не имели никакого отношения к ветру. – Еще сорвешься, вот тогда он и правда взглянет на твои жалкие останки с презрением!
– Стой! – раздался вдруг крик, который заставил ее замереть, причем заставил не внезапностью, не категоричностью приказа, а тем, что она узнала этот голос…
Его голос!
Ноги от неожиданности подкосились, Лиза плюхнулась на пятую точку и проскользила несколько метров по камням, напрасно пытаясь остановиться, свалила несколько глыб и кое-как ухитрилась замереть на самом краю небольшого обрыва… можно сказать, обрывчика, однако, сорвавшись с него, Лиза угодила бы на осыпь, по которой совсем неостановимо понеслась бы в сторону обрыва уже очень немалого, с которого, как легко было угадать, свалилась бы на такие камни, что встать с них в целости и сохранности ей вряд ли удалось бы.
Однако в ту самую минуту, как она уже видела себя валяющейся на скалах без сознания с переломанными руками и ногами, какая-то сила вздернула ее и поставила на ноги – хоть и дрожащие, но пока вполне целые.
Потом та же сила вдруг сковала все ее движения и прижала к чему-то высокому, громоздкому, теплому.
– Как же ты меня напугала! – раздался задыхающийся голос, и Лиза, которой что-то мешало заговорить, с трудом поняла, что сила, поднявшая ее, была руками Вячеслава Всеславского, теплая глыба, к которой она прижата, это он сам в своей лёдчицкой куртке, а говорить ей не дают его губы.
Ну да, он целовал ее, да так, как не виделось, не грезилось, не мечталось, не снилось… Ноги у Лизы снова начали подкашиваться, и Вячеслав с явной неохотой оторвался от ее губ, но продолжал прижимать ее к себе, и Лиза чувствовала, как тяжело он дышит, захлебываясь словами, похожими на бред человека, который совершенно не владеет собой:
– Сумасшедшая! Куда тебя понесло? Я чуть ли не до деревни добежал, пока не сообразил, что ты сбилась с дороги. Я чуть не умер от страха! Темнеет, тебя нет… Ты что, не слышала, как я кричал?!
Лиза слегка повозила головой по его куртке. Шапка ее слетела от этого движения, и он, вместо того чтобы поднять эту шапку, закрыл ее голову одной рукой, а другой продолжал неистово прижимать к себе Лизу. Она не собиралась объяснять, что непрестанно думала о нем, а потому принимала его голос за резкий свист ветра. Это было так же глупо, как тоска, обида на него, горечь, которые она сама на себя нагоняла, но сейчас все было унесено вихрем неистового счастья, и Лиза только и могла, что блаженно молчать.
И Вячеслав перестал ее допрашивать – просто обнимал, иногда вздыхал и касался губами ее волос. А потом резко отстранил от себя, нагнулся, подхватил шапку и нахлобучил Лизе на голову. Шапка показалась ей такой ледяной, что она запищала протестующе, и Вячеслав снова сорвал ее с Лизиной головы, а вместо нее надел на нее свою огромную ушанку. Сам он накинул капюшон куртки, а Лизину шапку спрятал за пазуху.
– Пошли, если не хотим тут заночевать, в камнях, – скомандовал он, оглядываясь, и в это мгновение оба поняли, что счастливое объятие их длилось слишком долго, что вечер стремительно скатывается в ночь, а им, если они решатся спускаться по камням, грозит так же стремительно скатиться по ним и разбиться.
– Попали… – растерянно проговорил Вячеслав, выхватывая из кармана фонарик и подсвечивая им тропу. – Шансов мало. Давай так: я пойду впереди, а ты за мной. Если упадешь, я тебя удержу. Так что не бойся. Пошли.
