От коллектора у речки Санки открывался вид на добрую половину города. Дождь чертил пространство густыми штрихами. Плыли серые тучи, сливаясь в однообразный мутный фон. Но уже светало, абсолютного мрака не было. Под ногами речка с трупами, дальше небольшая зеленая зона, пустыри — и бесконечные городские кварталы, над которыми вставали клубы дыма. Где-то прорывались пожары — их не мог погасить даже ливень. Скорбные руины, торчащие в небо обрубки, когда-то бывшие многоэтажными домами, шпили костелов. Были строения, которые просвечивались насквозь, подмечались относительно целые кварталы. Слева район Воля, за ним обширный Старый город, справа — Повислы. Все сливалось, превращалось во что-то цельное, неразрывное. На северо-востоке, в разрывах между руинами, мелькала серая водная гладь — Висла. Просматривались ленточки мостов на правый берег, в район Прага, их еще не взорвали — ни немцы, ни советские диверсанты, обеим сторонам это было невыгодно. Где-то далеко, за Старым городом, вдоль реки — тот самый район Жолибож…
Возможно, подводила акустика — или в городе действительно не стреляли, никому не хотелось воевать в столь раннее время.
— О, этот дивный мир… — прошептала Маша. — У нас в Горьком такой же вид на Волгу, только несколько наряднее…
— Горький так не бомбили, — отозвался Иван.
— А как его бомбили? — Маша отстранилась и строго взглянула на него: — Не знаешь, не говори. Горький бомбили и в 41-м, и в 42-м, и в 43-м… «Хенкели» прорывались через систему ПВО и на бреющем полете утюжили промышленную зону. Доставалось и самому городу, и жилым кварталам… Там ведь мощная промышленность, танки производили, автомобили, оружие… Единственный город в нашем глубоком тылу, который немцы так увлеченно бомбили. Ущерб, конечно, нанесли ужасный. Завод «ГАЗ» сильно пострадал, завод имени Ленина, «Красное Сормово». Из пулеметов расстреливали людей на улицах. На автозаводе завалило весь руководящий состав. Сбрасывали фугасные бомбы, зажигательные… Меня дважды отпускали в Горький на пару дней, и я все видела своими глазами… Последний раз бомбили летом 43-го перед Курским сражением. Автозавод прекратил выпуск продукции, все разрушили — здания, оборудование. Сразу приняли меры, усилили систему ПВО, товарищ Сталин лично отдал приказ. Все силы бросили на восстановление завода — к концу октября он опять заработал…
— Ты замужем? — неожиданно спросил Иван.
— Ну что ты… — передернула она плечами. — Это было бы странным, согласись. Я окончила факультет иностранных языков МГУ, была приглашена для собеседования в Наркоминдел, прошла подготовку на закрытой базе Наркомата внутренних дел под Серпуховом. А когда началась война, уже состояла в штате Пятого управления наркомата обороны — ты в курсе, что это разведывательное управление РККА. В 42-м году его переименовали в ГРУ, я работала в Первом, агентурном, германский отдел… Нас постоянно учили, что тот, кто владеет информацией, владеет миром… Однажды я чуть не вышла замуж по недосмотру — этот майор был старше меня на двадцать лет, обещал райскую жизнь. Его арестовали, обвинив в антисоветской деятельности, что было, между прочим, неправдой, а связь со мной, так уж вышло, не вскрылась… Вот тебе и райская жизнь. Я сильно переживала, но недолго, начались боевые задания… А у самого-то как?
— Да никак…
— Понятно.
Оба тихо засмеялись. Иван до сих пор не мог поверить. Эта молодая женщина, наглухо законспирированная, изображающая из себя фанатичную немку, четыре месяца оберегала его от разных неприятностей, подставляла сильное женское плечо, снабжала информацией, а он даже не представлял, с кем имеет дело…
— Наступает рассвет, господа и товарищи, — объявил он под шум дождя. — У нас нет обязательств друг перед другом, и мы вольны делать что хотим. Мы с Марией идем в Жолибож — есть там одно дело, после чего форсируем Вислу и уходим в советское расположение.
Таврин не сильно рисковал, называя вещи своими именами. Предателей здесь не было. Были люди другого мировоззрения, других идеологических установок, но любителей свастики тут точно не имелось. Даже у Тельмы Файербах, чистосердечно служившей родному рейху, после убийства Ромберга (пусть и ненамеренного) с национал-социализмом складывались особые отношения.
— Не знаю, что нас ждет в Жолибоже, — продолжал Иван, — но свою задачу мы выполним. Там в отдельных кварталах еще держатся повстанцы. В остальном городе их сопротивление практически сломлено, участники Сопротивления уничтожены или рассеяны. Утешительных новостей не имею — через три-четыре дня ваше восстание подавят полностью. Так что решайте, куда пойдете.
Народ безмолвствовал. Дождь пошел на спад, небо светлело. Новый день принес звуки канонады на востоке. Хотя, возможно, это были раскаты грома.
— Если возьмете меня, я с вами, — глухо бросил Ковальский. — К черту этих политиков, верно? Пойду к своим, если они еще держатся. А не найдем… — невесело усмехнулся он, — готов найти вторую фляжку шнапса и оприходовать ее вдогонку первой… Берете с собой?
— Берем, — кивнул Иван.
— Мой отряд разгромлен, — как-то неуверенно начал Юзеф. — Другие наши товарищи рассеяны по северным предместьям, пробиться в одиночку не смогу. Пойду в Жолибож — к парням майора Мостырского. Временно — с вами, договорились?
— А то, — улыбнулся Иван. — Люди, знающие город и умеющие воевать — на вес золота. Джерри, а ты куда?
— Я бы лучше в Корнуолл, — признался британский пилот. — Устаешь долго воевать, домой хочется… У меня единственная дорога, приятель, — выбираться к повстанцам. Если ближе всех извели, то придется тащиться в Жолибож. Там и останусь, а дальше не знаю. Но в расположение вашей армии, Иван, как-то не хочется, извини…
— Так говоришь, словно не союзник, — упрекнул Таврин. — Впрочем, колхоз, как говорится, дело добровольное. Тельма, ау? — повернул он голову. — Извини, что спрашиваю, но у тебя имеются планы на ближайшее будущее?
— Уже не знаю, что хочу, — всхлипнула девушка. — Хочу выжить, хочу, чтобы кончилась эта проклятая война… Мне нельзя появляться в тех местах, где стоят войска фюрера, фотография женщины, убившей важное лицо из СС, есть у каждого патруля… Забиться в подвал, ждать, пока все кончится… я этого не сумею… Можно мне с вами? — Она посмотрела почему-то не на Ивана, а на Юзефа.
Тот стушевался. Как-то бегло кивнул, опустил глаза в землю.
— Неисповедимы пути, — крякнул Иван. — Похоже, наше путешествие продолжается… Осталось выяснить маршрут.
— В какую точку вам надо попасть? — спросил Юзеф. — Если боитесь, не называйте адрес, примерный район.
— Квартал Зброев, — помедлив, сообщил Таврин. — Улица Левашевская, здание бывшего кинотеатра «Штарница».
— Я знаю, где это, — кивнул Маранц. — Смотрите сюда, — вытянул он руку, — видите, Старый город — «Старувка»? Площадь Рыночная, Пяти Крестов… — Указательный палец медленно скользил по пространству. — Разрушенный монумент в стиле рококо Святому Яну Непомужену… Там везде каратели, давно уже оседлали этот район. Через Старо место идти нельзя. Предлагаю просочиться улицей Гредутова — краем Воли — и в Жолибож…
