— Ну да, — согласилась Маша. — Гибель была какой-то странной, подробности не озвучивали. «Нелепая смерть вырвала из наших рядов самоотверженного сына германского народа», все такое…
— Но я не хотела, — протянула Тельма, — он сам полез… Меня допрашивали, били по щекам, требовали признаться, на какую подпольную группу я работаю…
— То есть вера в идеалы национал-социализма дала трещину, — ухмыльнулся Таврин.
— Поверьте, — умоляюще прижала руки к груди девушка, — я никогда не увлекалась политикой, да, любила Германию, любила германский народ… Фюрер нас сплотил, одел, обул, накормил, дал какую-то цель…
— Ага, какую-то… — пробормотала Маша.
— Думаете, мы знали, что происходит в мире? Нам твердили про еврейские заговоры, про ужасных русских, которые вместе с евреями собираются растоптать нашу германскую цивилизацию…
— Понятно, — вздохнул Иван. — Промывкой мозгов у населения занимались лучшие умы рейха. Вбили в головы, что вы лучшие. Вам забыли рассказать про концлагеря, где людей миллионами сжигают в крематориях — причем не только евреев, про разрушенную Европу вне рейха, про Советский Союз, где мирных людей убивают десятками миллионов, про бесчинства СС, СД, гестапо… Вы про это не слышали, а может, не хотели слышать. Каждый выбирает собственную правду.
— Так же, как и вы, — проворчал Кембл.
— Наверное, — пожал плечами Иван. — Но не мы это затеяли. Хотелось бы верить, Тельма, что вы начали прозревать еще до своего исторического удара папье-маше… тьфу, пресс-папье…
— Отстань от девушки, — вмешалась Маша. — Этим ударом она уже внесла значительный вклад в дело разгрома гитлеровской Германии.
— Аминь, — кивнул Иван. — А могу спросить, Тельма, где вы работали?
— В КДФ… — обреченно вздохнула девушка.
— А точнее?
— В отделе отпусков и путешествий…
Люди загоготали, схватившись за животы. Даже Маша не удержалась, хихикнула. Самое время для путешествий, да, собственно, и для отпусков… Тельма обиженно надулась. Она-то в чем виновата? Девушке надо жить — не в бордель же, в самом деле, идти! Что одиозного или неприличного в этой структуре, занимавшейся оздоровлением и всяческой поддержкой германской расы? Здесь же никакой политики, Donner wetter! На самом деле, политика была, да еще какая. Объединение «Сила через радость» занималось организацией досуга населения Третьего рейха — и именно в соответствии с идеологическими установками. Оно входило в Германский трудовой фронт и формально существовало даже сейчас — разумеется, там, где еще не вымер рейх. Впрочем, с началом войны его деятельность как-то приутихла. Отдел путешествий, туризма и отпусков там действительно существовал и работал, отправляя туристов из рейха во все стороны света. КДФ организовывала концерты, фестивали, экскурсии, художественные выставки, праздничные мероприятия, представляла всевозможные культурные программы. Это был действенный рупор пропаганды, образования и воспитания рабочего класса. Организация реально работала. Еще в Веймарской республике рабочие и служащие имели право на ежегодный оплачиваемый отпуск (от 8 до 12 дней). Фактически же отпуск предоставлялся лишь людям старшего возраста. Нацисты увеличили продолжительность отпуска — вплоть до трех недель, сократили продолжительность рабочего дня. Ход был эффективный — рабочие, сочувствующие марксистам и социал-демократам, массово уходили в национал-социализм. Роберт Лей, руководящий Трудовым фронтом, прекрасно знал свою работу. КДФ организовывала для рабочих международные круизы — построили целую флотилию круизных кораблей, один комфортабельный лайнер «Вильгельм Густлофф» чего стоил! Отдыхающих возили к берегам Норвегии, Испании, Италии, совершали круизы по Балтийскому морю. Нигде в Европе не практиковали оплачиваемые отпуска, а в Германии этим правом могли похвастаться даже сезонные рабочие. Стоимость билетов на круизы была мизерной — государство субсидировало. Под эгидой КДФ открывались курорты в самой Германии — живописных мест хватало. Народ был, в принципе, доволен — с получением путевок проблем не возникало. КДФ даже замахнулась на общенациональную программу: каждому рабочему — по личному автомобилю. Построили завод, спроектировали автомобиль «Фольксваген» (отсюда и пошло — «народный автомобиль»), разработали программу для выгодных условий его приобретения. Впрочем, дальше все пошло не так — сами же начали войну, проект заморозили, завод перепрофилировали на выпуск военной продукции…
— Слушайте, а мы ведь действительно путешествуем… — усмехнулся Джерри Кембл. — Тельма, вы не хотите стать нашим гидом по этим очаровательным катакомбам?
— Не издевайтесь надо мной, — попросила девушка. — Я не знаю, куда мне идти, как жить… Лучше бы меня убили… В квартире на Сенаторской улице я уже не могу появиться, денег нет, карточек нет, куда мне пойти? Поляки нас не любят, скоро придут русские… — Она замолчала, заскользила глазами по отворачивающимся людям, потом с какой-то неясной надеждой уставилась на Юзефа.
— Я еврей, — проворчал он.
Тельма вздрогнула, скорчила такую мордашку, что захотелось ее пожалеть. Эти немки — такие несчастные и беззащитные…
— Думаю, нам пора, — сказал Юзеф, — скоро рассвет. Не знаю, кому куда, но до Санки мы можем добраться вместе.
— Опять идти, — чертыхнулся Ковальский. — Что ж тебе не сидится-то?
— Да, пора, — встрепенулся Иван. — Посидели, и будет. Поднимайтесь, товарищи интуристы и прочие…
Глава девятая
Речушка была небольшая, так себе, с крутыми склонами, заваленными камнями и мусором, но правый берег имела высокий и извилистый. Когда-то часть канализационных вод сбрасывали именно сюда. Выход коллектора был разрушен прямым попаданием бомбы, и выбирались через нагромождения бетона и стальные огрызки, норовящие вцепиться в кожу. Этот участок Санки был удален от городских кварталов и фортификационных сооружений. Здесь не было вообще никого, только по реке иногда проплывали мертвые тела, цепляясь за коряги и стелющиеся ветки кустарников. Глиняные глыбы с мочалами спутанной травы высились над склоном. Вперемешку громоздились кусты, камни. Склон исполосовали трещины. Проворный Ковальский сбегал на разведку, а вернувшись, доложил, что в округе никого — ни повстанцев, ни завалящего немца. Люди по одному выбирались на склон, карабкались наверх. Ночная тьма еще не рассеялась, но серая видимость уже появлялась. Над городом клубились махровые тучи. Хлынул дождь — внезапный, без прелюдий, вертикальной непроницаемой стеной. Люди забрались под глыбу, нависшую над обрывом, теснились, прижимаясь друг к другу, угрюмо смотрели на дождь. Иван сменил немецкий френч на теплую гражданскую кофту и теперь чувствовал себя увереннее и комфортнее. Порывы ветра сбивали потоки воды, уносили их то влево, то вправо. Мария в накидке сидела рядом, прижимаясь к нему коленом, с какой-то меланхолией разглядывала городскую панораму. Он чувствовал, что отвлекается от дела, косясь на нее, злился, но снова косился. Женщина устала, в кожу лица впиталась грязь, безжизненно поникли волосы, а все равно хотелось на нее смотреть.
