У собак такой тоже есть, как родятся они, только сразу же зарастает. Потому что собаки быстрей растут человечества.
У меня родничок этот всё, зарос, слава богу! Из соображений собственной безопасности.
– На! Потрогай, бабушка, постучи! Крепче дерева кость, кремень! Броня!
Никакой теперь Бог не достукнет!
Это я пока маленьким был, верил бабушке – о душе, что где-то тут внутри есть она. А теперь я думаю, уж конечно нет ее никакой, а совсем другая в человеке начинка и конституция. Почки, печень, там, мозг, сосиски, макароны по-флотски, варенье, мысли разные, как у всех. Что поел. Что поесть. Что бы сделать…
Нет души никакой! Нет ее!!! Ну а если и есть хоть на столечко, в полуграмм, то зачем нужна? Человека мучить, слабачка? Одну кошку всего собаки угрызли, одну! До сих пор душа о ней жить не может…
Как впиявится – не поймешь, откуда бы выдернуть, хоть реви… Пережиток прошлого, как аппендицит она или гланды!
Делал в спешке Бог человека, торопился за несколько дней весь мир сотворить, много всякого позабывал в нас ненужного. Вместо крыльев одни недоделки!
Человек нашел недоделки, все ненужное себе поотрезал. Сделал крылья себе железные – самолет! Мне вот гланды удалили позавчера (это, думаю, остаток от жабр, когда человек из воды на сушу полез), и еще пузырь какой-то из бабушки удалили (тоже рыбий, думаю, был пузырь, как есть в воблах с запасом воздуха). А зачем человеку внутри воздушный запас, когда он давным-давно акваланг с подводной лодкой придумал?!
И с душой тоже что-то, я считаю, можно сделать в будущем, каким-нибудь медицинским способом удалить из людей ее наконец, чтоб не мучились, чтобы изнутри заживо слезной ржавчиной в дуршлаг она не прогрызла…
– А в какой руке, бабушка?
– В правой, Федь.
– Вот и нет тут ничего, вот и нет! В другой руке, сама налюбуйся, видишь ты? Пятачок!
– Как же нет? А с ладони что сейчас упорхнуло?
Что упорхнуло у меня, где?
– А вон, на столе сидит, на тебя глядит. Дай поймаю…
И хлоп по столу рукой, в кулаке зажала.
Ничего в той руке моей вроде не было, ничего на стол улетело, ничего она в руку спрятала, а все-таки разбирает любопытство меня: вдруг же было?!
– Что? Ну что, бабушка? Покажи!
– Да ты угадай…
– Ничего нет, да?
– Нет, да есть.
– Теплое или холодное?
– Теплое.
– Живое или мертвое?
– Живое.
– Красное или зеленое?
– Разноцветное.
– Камушек?
– Разве камушки сами летают, Федь?
– Бабочка?
– Откуда, Федь, бабочка в ноябре?
– Что ли муха, да?
– Что ли нет.
– На какую букву хоть начинается?
– На «н» начинается.
– А кончается?
– На «а», Федь, кончается, на потом остается.
– Ниточка?
– Не ниточка, а бывает, что сегодня к завтру привяжет.
Размудрилась… Загадку на загадку громоздит! Вот как будто собаку купит мне, если вдруг угадаю…
Только что-то точно там есть у нее. Вон кулак-то как крепко стиснула! Опасается, что я подгляжу.
Не холодное, теплое, живое, не мертвое, не красное, не зеленое, разноцветное… на «н» начинается, на «а» кончается, на потом остается…
– Видимое или невидимое?
– А это, Федя, как посмотреть. За стеной не видишь ты, а там люди живут, под землей не видишь ты, а там муравьи. За дверью не видишь, а там позвонят. Кто же звонит тогда?
– Гости?
Нет за дверью гостей никаких. Хитрит опять что-то бабушка. Но опять не отпускает надежда меня, вдруг да есть что таки…
– Ладно, я сдаюсь лучше, бабушка, покажи…
Пусто!
Провела меня… провела!
Ничего в кулаке ее как и не было, так и не было!
– Как же не было, Федь, ничего, а надежда?
– …Дал Господь Федоту надежду – для души одежду.
А Федот не носит, каракуля просит…
Дал душу Федоту, а ему ее кормить неохота.
Сидит Федот на печи, грызет калачи. С душой голодной, да в одежде модной. Самому, говорит, мне мало, тебя еще не хватало…
Только, Федь, как человек ни оденется, душа от рогожек не греется. А надежда, Федь, всегда впереди, где ни ходи…
А я надеждой согрелся, воздушным тортом объелся…
– Дал Господь воздух Федоту. Трудная пошла у Федота работа. Воздуха наловить, про запас накопить. Набрал воздуха про запас. В кастрюлях, в бутылках, в горшках припас. Буду, думает, воздух варить, чай из воздуха пить, торговать, что воздуху зря пропадать?
Тут, говорит, у меня воздух речной, тут свечной, тут малинный сушеный, тут зимний студеный, тут летний полевой, тут дождевой, тут сладкий весенний, тут горький осенний. Тут липовый, луговой, тут ромашковый полевой…
Тут с мельницы, тут из ельницы.
Воздух с птичьим щебетом, с ветерком, молочный, гречишный, песочный…
Воздух капустный! Рубленый, вкусный!
Как мед продает воздух Федот, черпаком в ведра льет, просеивает, с комаром и с мошкой отсеивает…
– Разбогател он, да, бабушка?
– А как же! Замок с дохода построил. Воздушный. Не тесный, не душный… Крыша только, говорят, подтекает, никак Федот воздухом в небе дырку не залатает…
Обиделся на Бога Федот: воздуха, говорит, не видно, даже дышать обидно…
Это надо так понимать из бабушки, что воздух не видно, а есть. Ничего, говорю, пока дышим.
Это ладно с надеждой. И что воздух есть, хотя и невидимый, делом проверено.
…А душа?
Есть у нас с бабушкой «Популярная медицинская энциклопедия». Среди нас с бабушкой тоже она популярная, время от времени. Все болячки в ней как живые. Как во «Вкусной здоровой пище», с удовольствием, с аппетитом художником нарисованы, не захочешь, а залюбуешься! Вот как в Клапке с Джеромом, что мне папа в детстве читал, все болячки своими кажутся…
Сразу ясно становится, что не жить.
В ней есть карта человека распотрошенного. От головы до пяток скелетный срез. Есть в нем синие ниточки, есть красные, из каких внутри все друг с другом в человеке сшитое, кровообращения круг, пищеварения, ну и всякие прочие. Все что есть.
Самое главное из всего, что там распотрошено, – сердце, от сердца во все направления эти нитки разноцветные тянутся. Развернул энциклопедию на этой странице бабушке, так и ахнула:
