– Все же, Федя, думаю я, что сиди да учи третий столбик.
– Лучше завтра, пожалуй, выучу я его, мне сегодня, бабушка, жить уже совсем мало осталось…
– Что ты крутишься, Федь, как ерш на крючке?
– Видишь муху эту ты, бабушка?
– Вижу, Федь. Ну и что?
– Вот она, эта муха самая, покоя мне не дает, за нос водит…
Третий час уже не могу от мухи этой глаз отвести. Хоть бы ты ее, бабушка, чем-нибудь оглушила.
– О-хо-хо-хо-хонюшки, бабушка… Мысли мрачные изъёрзали…
– И какие же мысли мрачные, Федя, изъёрзали тебя?
– Да мало ли, бабушка, их во мне! Как оглянешь…
– Что же плохо там, Федь, как оглянешь?
– А сама-то, бабушка, оглянись…
– Силы небесные! Это зачем же ты, Федя, Царь-Зайца распотрошил?!
– А проверить хотел я Царьца с души, кто в нем, как нажмешь вот тут вот, мяукает?
Впрочем, это дело прошлое. Уже можно обратно его заштопывать. Нету в нем ни души. Одна вата.
– Третий столбик выучил, Федя, ты?
– Да какой там выучил, бабушка, бог с тобой! Как дуршлаг моя голова. Только нужные сведенья остаются. Жить бы человеку попроще, а, бабушка?
– Это как же попроще, Федя?
– Днем сегодняшним жив – и ладно. Это я к тому, бабушка, что ведь завтра тоже таблицу умножения учить, и конца и края этим завтра не видно. Я сегодня-то, бабушка, еле встал. А уж завтра…
Из тетради Фединой: о душе-воробушке, кошке Пуне и золотой рыбке
Что-то раззевался я. Так зевну, сяк зевну. Уже третий раз, наверное. Скучно…
– Что же скучно, Федя, тебе?
– Жить-поживать, добра наживать…
– Скучно, Федя, на полу лежит, на тебя смотрит: когда же Федя солдатиков соберет? Мусор заметет? Веник возьми, в совок собери, в ведро стряхни. Вот и скучно не будет.
Еще скучнее гораздо!
– А зеваешь когда, рот вот так рукой прикрывай. Зевал, вот как ты, человек один, зевал-зевал, скучно, говорил, мне! Да так широко зазевнул однажды, что душа-то и вылетела. Хотела было назад вернуться, а он уж и рот захлопнул.
– Это умер он, что ли, бабушка?
– Все равно что умер, Федь, когда без души. А душа в каждом птичкой полетать просится, смотри, улетит из такого скучного, прозеваешь…
И двумя руками прикрываю рот. Чтоб покрепче.
– Что-то страшно мне, бабушка…
– Что страшно, Федя?
– Вдруг уже прозевал?
– А ты вот тут приложи, проверь.
– Стучит, бабушка.
– Значит, дома.
На месте, слава богу, душа моя! Не успела хитростью выскочить.
Очень нравится мне, как она во мне стукает. Тук да тук…
И у Пуни душа была. Погладишь по брюшку немножечко, а она уж под рукой, стучит. Только не тук – тук, как у меня стукает, а тук-тук-тук-тук-тук… часто-часто.
* * *
Залетел к нам в окошко воробушек. Пырк на шкаф! И сидит, вниз поглядывает, по бокам сложил крылышки, головкой вертит: куда это, мол, угодил? Так и подлетел я от счастья! Пятки вниз ушли. Прилипают вечно эти пятки к земле, только человек от радости выпрыгнуть хочет. Ну, думаю, повезло в какие-то веки! Воробушек…
Закрыл окно поскорей, чтобы не вылетел, побежал за стремянкой. Придет из сберкассы бабушка, а у меня уже вот!
Только на первую ступеньку полез, воробей с угла шкафного в другой. Слезать пришлось, стремянку переставлять. Неповоротлив человек оказался я в сравнении с маневренной этой птицей.
И пошла охота. Со стремянки на диван, с дивана на стул, со стола на стол, я туда, он сюда. Я за ним, он от меня.
Ужас шустрый! И к окошку все норовит. Стекла-то не знает. Да еще и беспамятный! Другой бы на его месте раз стукнулся, в следующий бы не треснулся. А этот прям БАМ да бам!..
Врежется. Отлетит. Врежется – отлетит. Не понимает, глупый, что я хорошего ему хочу.
Вот поймаю его, возьмем у соседки с бабушкой клетку, у нее как раз хомяк сдох, насыплем зернышек, нальем в крышку водички. Заживет воробей царь-птицей…
Пылесосом, что ли, его с потолка выполосить?
Только придумал я выполосить его, развертел пылесос, пришла бабушка.
Заглянула в комнату. Молодец, говорит, убираешься…
Да какой там убираюсь я, бабушка! Посмотри сама, кто у нас!
Испугалась бабушка воробья: Господи помилуй! – сказала. Даже не ожидал я от нее, что она воробьев боится.
Не бойся, говорю, бабушка, он не кусается… Возьмем, объяснил, у соседки клетку, даже покупать не придется. У нее как раз хомяк сдох…
Нельзя, сказала, ловить его, Федя, воробей – птичка вольная, душа Божия, выпустить нужно…
Так и ахнул я! Это как это выпустить?! Опять Божия?! Ни за что! Мне воробей этот позарез нужен! Самому! До слез!
Но она меня не послушала. Прошла в комнату и окно распахнула. Вмиг не стало у меня воробья. Даже говорить с ней больше не буду…
Видит бабушка, плохо дело ее. Нет ей от меня за воробья прощения, нет и не будет. Забудусь, отвечу ей что-нибудь, а потом про воробья спохвачусь, и ни-ни!
Достала она тогда кошелек. Села смотреть, сколько денег у нее накопилось. Может, часиками подкупить меня хочет? Произвел и я расчет внутренний. Можно ли часиками за воробья подкупить? Воробей улетел уже, не поймаешь. А часики будут. Прислоню их к уху – и тик-так, точно там внутри живой кто-то. Посчитала тем временем свои сбережения бабушка и говорит: едем, Феденька…
Это куда же едем? До универмага, где часики, пешком идти…
На птичий, говорит, рынок. Купим птичку тебе ручную, какую захочешь.
– Говорящую?
– Говорящую…
– Ладно…
И поехали мы на рынок птичий. Говорящие птицы дороже даже часиков оказались. Да и все молчащие говорящие. Не понравились они нам с бабушкой. Выпендрицы! Дальше мы пошли, зверя более подходящего поискать.
Очень великолепный зверь оказался шиншилла. У этой кошки ничего за шерстью не видно. Шерсть и шерсть… Огромная клетка! Внутри дом деревянный. Труба на крыше. Печка, что ли, там у нее? И газеты читает, прочитает – порвет. Прочитает – порвет. Везде по клетке газет накидала. Очень понравилось мне, как кошка эта газеты рвет, смотрел бы и смотрел… Заворожительно! Вот так руками возьмет, нос из шерсти высунет, прочитает, и в клочья. Новости, наверное, ей не нравятся. Давай, говорю, бабушка, вместо птички эту кошку возьмем? Она вон уже какая готовая, и с домом, и с озером продается. Только сказала бабушка, что нам от этой шиншиллы на одну кисточку от хвоста хватит. А зачем мне кисточка от хвоста? Просунул я в клетку палец, попрощаться хотел, а она чуть мне руку по локоть не откусила. Характер злодейский, зверский… Ну ее!
