– Что ты, Федь, она их не ест…
– Чтобы ела пальто вместо корок, кладешь?
* * *
– А умеешь ты, бабушка, делать из газеты кораблики?
– Ну, давай попробую, Федь…
– Это не кораблик получился у тебя, а пилотка.
– Так они одинаково, Федя, вроде бы складываются.
– Ничего не одинаково, бабушка. Разбирай пилотку свою. Эта громадина все равно ни в один ручей не протиснется…
* * *
– А не знаешь ты, кстати, бабушка, где моя такая любимая самая желтая курточка?
– Вспомнил, Федь, вечер девичий… Я ж ее тете Гале для ихней девочки отдала.
– ОТДАЛА?!
– Отдала, а что? Ты же из нее, Федь, еще прошлой осенью вырос.
– Я?!
Я не вырос, бабушка! Я не вырос!
– Рукавами, Федь, уже только до локтей доставал.
– Что же ты наделала, бабушка, что наделала?!. Как могла?!
– Тебе жалко, Федь, тети-Галиной девочке курточки?
– Мне не жалко, бабушка, тети-Галиной девочке курточки! Мне себя жалко, бабушка, больше всех в этом вероломстве твоем! У меня же в той курточке желудь был!
* * *
– Вырастать невыгодно, бабушка…
– Почему же невыгодно, Федь?
– Во всех смыслах невыгодно, бабушка. Во всех смыслах. А еды сколько нужно извести, бабушка?! А одежды?! А тетрадок сколько нужно будет к школе купить, а обложек к ним? А линеек, циркулей, козьих ножек?! Бумаги цветной? А бархатной?! А карандашей, фломастеров, ластиков…
– А ты, Федя, не грыз бы их, и покупать все время новые не пришлось.
– Как же я могу не грызть фломастеров, бабушка?! Я расту, зуба два передние выпали, теперь режутся…
…Вот из этого стульчика, например же, уже сколько лет назад вырос я? А ты все надеешься, что я на нем всю жизнь просижу. Нужен новый стул, бабушка, или хотя бы твоя старая табуретка. Это выгодно тебе, бабушка? Выгодно? Нет! Вон и мячик у меня уже совсем старенький. Он от пола-то почти уже не отпрыгивает… никогда.
– Нет уж, Федя, какой там мячик, нужно хоть на ботинки осенние накопить…
– Ты сама видишь, бабушка, слишком дорого нам обходится мое вырастание.
Так что я, пожалуй, останусь маленьким. Навсегда!
Из тетради Фединой: об овчарке
– Помнишь ты, бабушка, что вчера обещала мне?
– Что обещала, Феденька?
– Точно не помнишь ты, бабушка?
– Да о чем ты, Федь?
– Ничего-ничегошеньки?
– Ну напомни.
– Не могла забыть ты такого обещания, бабушка.
– Да могла, Федь, могла, голова-то моя сам знаешь, какая дырявая…
– Знаю, бабушка, знаю. Убедился на горьком опыте, только… Сама должна понимать ты, бабушка, что даже забытые обещания следует выполнять…
– Да я, Федя, и не отказываюсь, ты напомни просто, в чем дело?
– Я бы напомнил, мне не жалко, да боюсь, ты опять от слова своего отречешься. Скажешь, как вчера, что такого и в кошмарном сне пообещать не могла. Я вчера-то еле уговорил тебя, бабушка, что могла, а сегодня ты, бабушка, опять за свое?!
– Ладно, Федя, сделаю, раз обещала.
– Честное слово, бабушка?
– Честное слово, Федь.
– Ну, тогда поехали, бабушка!
– Это куда еще, Федя, поехали?
– Как «куда еще»? На рынок птичий, овчарку мне покупать!
– Что ты, бабушка, не одеваешься?
– Одеваюсь.
– А чего тогда ты сидишь и не одеваешься?
– Честное слово, Феденька, одеваюсь…
– Может, бабушка, ты, как вчера, поменьше какую-нибудь хочешь собаку?
– Что ты, Федя! Я же уже вчера на овчарку с тобой согласилась…
– А вот я согласен, например, пойти в нашем договоре с тобой на маленькие уступки.
Мне в собаке вообще-то, бабушка, не порода важна, а собака…
Я бы, бабушка, например, если б только ты хоть немножко привстала со стула этого, и на кошку новую даже давно бы уже согласился…
Из тетради Фединой: о Кладе Химкинском
Хорошо во сне вечном, и правда просыпаться не хочется, бабушка только будит. Суббота родительская, говорит, Федя, сегодня. Праздник большой. Папу с мамой навестить поедем.
– На Байконур?
– Почему на Байконур, Федь? Под Химки…
Из-под Химок, значит, теперь ракеты в космос летают… дела…
Ладно, я сейчас тогда, я тогда, только если в сад идти, вечным сном спать буду.
– Как ехать, бабушка?
– Как всегда, на метро, потом на автобусе.
Надо будет номер запомнить автобуса, чтоб потом…
И беру с собой папе с мамой показать три рисунка мои, и машинку свою, конечно, беру, папе похвастаться. А у бабушки в сумке на колесиках веник, бутылка с водой, лопатка, тяпочка, тряпочки, термос с чаем горячим, кулич пасхальный, шелуха яичная, четыре яичка… четыре рюмочки… угостить…
Видел бы герой Юрий Гагарин, с чем бабушка в космос летит!
Очень тепло на улице, уж апрель так апрель! Все цветет и уже как будто акацией пахнет. Вовсю солнышко. Автобуса номер без номера, только на желтой морде написано «КЛАДБИЩЕ ХИМКИ», к остановке от самого метро очередь, все тоже с сумками, прям как бабушка, все с лопатками, с тяпками… ну народ…
– Это все клад копать едут, бабушка?
– Какой клад?
– Как какой? Химкинский…
Вот и мы сели с бабушкой на автобус к окошку. Нужно только запомнить, как он к маме с папой поедет. И сначала автобус едет, как на дачу к нам, а там, где кресты стоят – фашистов от Москвы отгонять, дальше вниз под горку мчит.
Так и думал, что далеко!
Вот все вышли, разбрелись, вытянулись вдоль дороги. И эта дорога тоже вниз ведет. По бокам старушки сидят с веночками, цветами яркими, разноцветными.
Понял я: не мы полетим – они к нам!
– Встречают старушки героев, бабушка?
– Почему встречают, Федя? Цветы продают.
Покупают все у них, даже бабушка, и мне разрешает цветочки выбрать.
И выбираю живые, синенькие, как на даче у нас, – незабудки. Мама любит, очень обрадуется!
Вот ворота на Химкинскую космостанцию совсем обычные оказались. За ними – тихо.
Забор высокий, кирпичный. При входе церковка, в окошке лампадка. Дорожки обсохли, пыль солнечная. Листики шепчутся. Отчего так тихо? Может, не прилетят сегодня они? Неужели не отпустил маму с папой Бог повидаться?!
