Например, в слове «беркут» пишется буква «е», а с слове «бѣлка» – «ять», в «береге» – «е», а в «обѣщании» – «ять», в «белене» (растение) – «е», а в «бѣлуге» (рыба) – «ять». Всего школьникам нужно было запомнить около 130 слов с буквой «ять». Настоящая беда! Подозреваю, они просто бесились от злости! Кстати, слова «беда» и «беситься» нужно было писать так: «бѣда» и «бѣситься». Чтобы как-то справится с этой напастью, известный педагог и методист-русист профессор Н. К. Кульман сочинял для учеников специальные стишки. Начинались они так:
Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ
Убѣжалъ голодный въ лѣсъ.
Лѣшимъ по лѣсу онъ бѣгалъ,
Рѣдькой съ хрѣномъ пообѣдалъ
И за горькій тотъ обѣдъ
Далъ обѣтъ надѣлать бѣдъ.
Стихотворение получилось довольно длинным, но включить в него все 130 слов-исключений Кульману оказалось не по силам. Впрочем, подобное не удалось никому.
* * *
И это злило не только школьников. С середины XIX века буква «ять» стала подвергаться гонениям и со стороны филологов. Об их попытках избавиться от «трудных» и «нелогичных» букв в еще 1862 году писал в своем шуточном стихотворении «Педагогический приговор, или Орфографическая легенда» поэт Дмитрий Минаев. В его стихах буква «ять» предстает перед судом филологов:
«Буква “Ять”!» —
И мерным шагом,
Глаз не смея вверх поднять,
Перед всем ареопагом
Появилась буква «ять».
Как преступница, поникла
И, предвидя свой позор,
От новейшего Перикла
Слышит смертный приговор:
«Буква жалкая! Бродягой
Ты явилась в наш язык,
Сам подьячий за бумагой
Проклинать тебя привык,
За тебя лишь называли
Нас безграмотными всех;
Там, где люди ять писали,
«Е» поставить было грех.
Даже избранную братью
Педагогов (крики: вон!)
Допекали буквой «ятью»
С незапамятных времен.
Так в тебе гермафродита
Мы признали, – и теперь
Выдти вон из алфавита
Приглашаем в эту дверь!»
Министерство просвещения в 1913 году даже вынуждено было издать специальный циркуляр о защите букв «ять».
Окончательный же приговор ей был вынесен в 1917–1918 годах: ее убрали из алфавита – вместе с «фитой» и «и десятичным» (совпадавшем с латинской буквой «i»). Школьники вздохнули свободней.
2. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ «ФИТЫ»
Как вам уже известно, в стихотворении «Педагогический приговор» филологи решили изгнать из алфавита все лишние буквы.
Посреди огромной залы,
Где скользит вечерний свет,
Грамотеи-радикалы
Собралися на совет.
Бродит мысль по лицам важным,
Хмуры брови, строгий вид, —
И лежал пред мужем каждым
Букв российских алфавит.
….
Двери настежь, и квартальный
Вводит связанную рать —
Букв российских ряд печальный
Счетом ровно тридцать пять.
Для позора, для допросов
Привели на стыд и срам
Буквы те, что Ломоносов
Завещал когда-то нам.
Не скрывайте ж тайных мук вы,
Не сжимайте бледных губ;
Не одной прекрасной буквы
Мы увидим хладный труп.
Сначала они жестоко расправились с буквой «ять». А затем настал черед следующей – «фиты».
Ниц склонясь, как хилый колос,
«Ять» уходит.
«На места!»
Раздается новый голос:
«Шаг вперед, мадам “Фита”!
Так как с русским человеком
Кровной связи нет у вас,
То ступайте к вашим грекам…»
Но «Фита» вдруг уперлась:
«Мир ко мне неблагодарен!»
Дама рвется, вся в поту:
«Даже сам Фаддей Булгарин
Век писался чрез “фиту”.
Вашу верную служанку
Не гоните ж…» (резкий звон).
И несчастную гречанку
На руках выносят вон.
Чем же провинилась «фита»? Или, точнее, «Ѳита», потому что именно так она писалась до 1918 года. Может быть, тем, что не следила за собой и набрала лишний вес? Но ведь она такая симпатичная толстушечка! Все дело в том, что у «фиты» был коварный сводный брат – «ферт», который очень любил стоять «руки в боки». В XIX веке даже говорили: «стоит фертом» – подбоченясь. «Ферт» – это хорошо нам знакомая буква «ф».
* * *
«Ферт», как и ныне, занимал в алфавите 23-е место – перед буквой «х». Считается, что он – сын греческой буквы «фи», которая писалась то так: φ, то так: φ.; Возможно, он также состоял в кровном родстве и с «фитой», ибо в старых книгах он писался вот так:
, а «фита» вот так:
.
«Фита» стояла в алфавите на предпоследнем месте, перед «ижицей» и после еще одной гречанки «Пси» (Ѱ).
До XVIII века никаких правил, касающихся «ферта» и «фиты», в русском языке не было – все ставили их так, как им нравилось. Например, новгородцы, писавшие берестяные грамоты в XIII веке, пользовались только «фитой», а «ферта», кажется, совсем не знали. Зато через 100 лет, наоборот, пошла мода на «ферта», и про «фиту» все позабыли.
Петр I поначалу симпатизировал «фите». Вводя гражданский шрифт, он даже отменил «ферт», и в 1707–1708 годах звук «ф» в русском алфавите обозначала только «фита». Но вскоре (в 1710-м) «ферт» восстановили в правах. А позже эта буква стала теснить «фиту», и вскоре место для нее осталось в основном лишь в именах древнегреческого происхождения: Ѳеодора, Ѳеодосий, ѲилоѲей, Ѳекла и т. д. Вот почему упомянутый в стихах Минаева Ѳаддей Булгарин – русский писатель, журналист, критик, недруг Пушкина и Лермонтова – писал свое имя через «Ѳ».
Но «Ѳ» употреблялась не только в именах. Например, Пушкин пишет друзьям из Кишинева, что «берет уроки чистого аѲеизма», то есть атеизма (это слово происходит от греческого «θεο» – бог, к которому прибавлена приставка-отрицание «а»).
* * *
Противостояние «ферта» и «фиты» не раз привлекало внимание литераторов. В «Мертвых душах» Гоголя грубый Ноздрев называет своего родича Ѳетюком (это устаревшее ругательство означало «простофиля»). Тот просит: «Нет, брат, ты не ругай меня Ѳетюком», и Гоголь тут же делает примечание: «Ѳетюк – слово, обидное для мужчины, происходит от “Ѳ”, буквы, почитаемой неприличною буквою». Как жаль, что Николай Васильевич не объяснил нам, почему «фита» «почиталась неприличной»!
