– Потому что это произошло в былые времена.
– Ничего не понимаю.
Он приблизился ко мне и шепотом объяснил:
– Вот уже пятьдесят лет, как он умер. Но лучше о нем не говорить, не то он услышит и явится!
Я ошеломленно уставился на Лили.
– Это призрак! – шепнул он мне на ухо.
Я был настолько потрясен, что, желая прийти в себя, прибег к своему испытанному средству – язвительному смеху и спросил его с едкой иронией:
– А ты разве веришь в призраков?
Лили явно испугался и еле слышно ответил:
– Потише! Говорят тебе, он может услышать и заявиться!
Желая сделать ему приятное, я понизил голос:
– Вот что я тебе скажу: мой отец, человек ученый, и мой дядя, служащий префектуры, утверждают, что все это выдумки чистой воды. Когда заходит речь о призраках, им становится смешно – смешно до слез. И мне тоже! Вот именно – СМЕШНО.
– Ну а моему отцу совсем не смешно, потому что он этого призрака своими глазами видел, притом четыре раза.
– Твой отец славный человек, но даже читать не умеет!
– Я тебе не о том говорю, что он умеет читать, а о том, что он его видел!
– А где он его видел?
– Однажды ночью он лежал в овчарне Батиста и вдруг услышал, как снаружи кто-то ходит. А потом раздался глубокий вздох, какой испускает умирающий. Отец приник к щели в двери и увидел здоровенного пастуха в длинном плаще, огромной шляпе и с посохом в руке. И совершенно серого – с головы до ног.
– Может быть, это был настоящий пастух? – не повышая голоса, чтобы не раздражать Лили, спросил я.
– Да нет! Это был самый что ни на есть призрак, потому что, когда мой отец открыл дверь, за нею не было ничего – ни пастуха, ни призрака, НИЧЕГО.
Это было неопровержимое доказательство.
– А зачем он является, этот призрак? Чего ему надо?
– Говорят, он был очень богат, у него овец было не меньше тысячи. А разбойники его убили: всадили ему меж лопаток огромный кинжал и забрали у него большой мешок с золотыми монетами. Вот почему он то и дело возвращается сюда, стонет и ищет свое золото.
– Он же знает, что не мы его ограбили.
– Мой отец так ему и сказал.
– Он с ним говорил?
– Конечно говорил. Когда призрак явился ему в четвертый раз, отец заговорил с ним через дверь. Так и сказал ему: «Послушай, Феликс, я сам пастух, как и ты. Где твое золото, не знаю. Так что не приставай, потому как мне нужно выспаться». Призрак не проронил ни слова, но стал насвистывать, это продолжалось чуть ли не десять минут кряду. Тут мой отец рассердился и заявил ему: «Ты что, Феликс, осатанел, что ли? Я к мертвым со всем своим почтением, но, если ты будешь продолжать в том же духе, я выйду, и, клянусь, ты у меня получишь четыре крестных знамения, а в придачу еще и шесть пинков под зад.
– Он так и сказал?
– Да, прямо так и сказал – и сделал бы, что обещал, но тот все понял: ушел и больше не возвращался.
Рассказ Лили был настолько нелепым, что я решил не верить ему и призвал на помощь некоторые любимые высказывания своего отца.
– Честное слово, зря ты рассказываешь мне всякие сказки о призраках: это просто предрассудки. Все эти призраки и привидения – выдумки простого народа. А крестное знамение – это вообще морякобесие.
– А вот и нет! – возразил он. – Крестное знамение от призраков – верное дело! Это каждый знает. Тебе любой скажет, что от этого они распадаются надвое.
Я как-то не очень уверенно усмехнулся и спросил:
– А ты, разумеется, умеешь это делать?
– Конечно умею!
– Ну-ка, покажи, что это за штука такая!
Он несколько раз подряд торжественно перекрестился. Я, усмехнувшись, последовал его примеру. И тут из тьмы словно вынырнуло нечто гудящее, и я почувствовал, как меня стукнуло по лбу, не сильно, но резко. Я не смог сдержать вскрика. Лили наклонился и что-то поднял.
– Это жук-олень, – сказал он и, раздавив его каблуком, двинулся дальше.
Я зашагал вслед за ним, время от времени оглядываясь назад.
Мы подошли к подножию Ле-Тауме, я четко различал контуры отвесного обрыва, нависшего над подземным ходом, где меня ждала новая, полная приключений жизнь.
Лили вдруг остановился:
– Мы с тобой кое о чем забыли! – В его голосе прозвучала крайняя тревога.
– О чем же?
Но вместо того чтобы ответить на мой вопрос, он покачал головой, скинул мешок в кусты лаванды и заговорил сам с собой:
– Как мы могли забыть об этом? Просто невероятно. Мне бы вспомнить. И ты тоже забыл… Что же нам теперь делать?
Он сел на камень и, не переставая качать головой, скрестил руки на груди и замолчал.
Эта смахивающая на театральную пантомима меня раздосадовала, и я набросился на него:
– Да что с тобой? С ума сошел? О чем таком мы забыли?
Он пальцем указал мне на обрыв и произнес одно-единственное непонятное слово:
– Неясыть.
– Что ты хочешь сказать?
– Неясыть.
– Да о чем ты?
Мои вопросы явно рассердили его, и он нервно заговорил:
– Да о том филине, что хотел выколоть нам глаза! О том пугаче! У него гнездо под потолком пещеры, наверное, и его пугачиха с ним… Мы только одного видели, но держу пари на двенадцать ловушек, что там их двое!
Это было как гром среди ясного неба. Каким бы «бесподобным» ты ни был, бывают минуты, когда судьбе удается-таки огорошить тебя, подстроив изрядную каверзу.
Целых два филина! Я представил себе, как они кружат над моей головой, следя за мной своими фосфоресцирующими глазами, наставив на меня свои страшные когти и раскрыв желтые клювы, позволяющие видеть черный-пречерный язык: после моего устрашающего рассказа и не менее устрашающих ночных кошмаров эти хищники представлялись мне в тысячу раз опаснее, чем прежде… Я изо всех сил закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
Нет, нет, это невозможно: лучше сидеть в школе в классе господина Бессона, со всякими там квадратами и ромбами на доске, и изучать права и обязанности образцового гражданина.
– Их, наверное, двое! – как заведенный повторял Лили.
И тут я ощутил, что мне стало тем легче оставаться «бесподобным», что я уже решил про себя отступиться при первом удобном случае от новой жизни.
– Ну и что? И нас тоже двое. Неужели ты боишься? – холодно спросил я.
– Да, боюсь! Ты одного не понимаешь. Эту неясыть мы видели днем – поэтому она не напала на нас… А вот ночью другое дело – когда ты будешь спать, они вдвоем налетят на тебя и выклюют тебе глаза… Неясыть ночью хуже орла!
