– Тропинка явно идет под гору. Овчарня Батиста, по-моему, уже недалеко.
– Мы еще не видели трех терпентинных деревьев.
– Сегодня всего не увидишь.
– Да, но одно из них протягивает ветки прямо поперек тропинки. Даже в тумане мы не могли пропустить его!
– Я что-то не обратил внимания…
– Зато я смотрел в оба!..
– Значит, они должны быть дальше.
Он снова побежал. Повсюду слышалось легкое журчание множества крохотных ручейков. Большая черная птица, раскрыв крылья, пролетела в десяти метрах над нами. Я понял, что мы уже давно сбились с пути. Лили тоже это понял и снова остановился.
– Я думаю… думаю, что…
Он был растерян, не знал, что делать, и принялся поочередно клясть и туман, и дождь, и богов, пустив в ход все провансальские ругательства, какие только знал.
– Погоди! – остановил я его. – У меня идея. Только не шуми.
Я повернулся вправо и, сложив руки рупором, издал громкий крик, после чего весь обратился в слух.
Слабое эхо подхватило мой крик, потом еще одно.
– Кажется, звук отражается от гряды в Эскаупрес, почти у Красной Макушки.
Я крикнул еще раз, глядя прямо перед собой. Ответа не последовало. Я повернулся вправо, и мы крикнули вместе.
На этот раз эхо было чуть громче, за ним последовало еще два: это ответило эхо в Пастан.
– Я знаю, где мы, – сказал я, – мы взяли слишком влево, и если не изменим направления, то попадем на обрыв в Ла-Гарет. Иди за мной.
Я побежал, держась правее… С наступлением вечера туман стал густеть; я принялся кричать на все четыре стороны, ожидая услышать знакомое эхо, и постепенно определил наше местонахождение по эху в Эскаупрес, которое звучало все ближе.
Наконец подошвы моих ног ощутили знакомые круглые камни.
Я свернул с тропинки направо, и мне показалось, что я различил впереди что-то продолговатое и темное.
Вытянув руки вперед, я пошел прямо перед собой и вдруг наткнулся на дерево: ощупав его мясистые листья, я догадался – это смоковница…
Она росла у заброшенной овчарни Батиста: ощутив доносящийся от нее специфический запах, усилившийся после грозы, мы поняли, что спасены. Дождь тоже это понял и прекратился.
Мы возрадовались, нас переполняла гордость, что мы оказались на высоте, не сдрейфили и нам будет о чем рассказать.
Но в тот момент, когда мы быстрым шагом спускались по крутой тропинке в Редунеу, я услышал, как где-то далеко за нами прокричала птица.
– Это чибис, – объяснил Лили. – Они здесь не останавливаются, летят дальше, в теплые края.
И вдруг появилась стая: она летела клином, из-за тумана очень низко над землей, птицы были еле различимы; они пролетели над нашими головами, как будто последовав за тем жалобным криком. Их путь лежал к новым каникулам.
Мы подошли к дому, как обычно, с задней стороны.
На втором этаже теплился огонек, в свете которого сквозь туман блестели водяные пылинки: мама держала высоко в темноте керосиновую лампу, чье раскаленное стекло треснуло от попавшей на него капли дождя, – это напоминало жалкий маяк в ночи.
В очаге полыхало пламя: отец и дядя, облачившись в халаты, в домашних туфлях, беседовали с Франсуа, их охотничьи куртки сушились перед огнем на спинках стульев.
– Сама видишь, они не заблудились! – весело закричал отец, завидя нас.
– Еще бы! – воскликнул Франсуа. – Такого и быть не могло.
Пощупав мою куртку, затем куртку Лили, мама, не на шутку разволновавшись, громко закричала:
– Они вымокли до нитки! Словно в море окунулись!
– Это им только на пользу… – преспокойно вставил Франсуа. – Детям вода не страшна, тем более когда это вода с неба!
Тетя Роза бегом спустилась по лестнице, словно спешила на пожар. В руках у нее было несметное количество одежды и полотенец. Мы с Лили и пикнуть не успели, как оказались в чем мать родила перед очагом, к великому удовольствию Поля и полному смущению Лили: с присущей крестьянским детям стыдливостью, он как мог прикрывался охотничьими куртками. Но тетя Роза, недолго думая, стала растирать его полотенцем, поворачивая его так и этак, словно это неодушевленный предмет. Мама точно так же обращалась со мной.
– Они красные, как жопадеры! – заявил Франсуа, не без интереса наблюдавший за происходящим. – И это им на пользу!
Лили одели в мой старый костюм с матросским воротником, это сразу придало ему внушительный вид, а меня облачили, а лучше сказать, завернули в отцовскую фуфайку, которая доходила мне до колен, а на ноги по самые бедра натянули мамины шерстяные чулки.
Потом нас усадили перед огнем, и я принялся рассказывать о нашей одиссее, самым захватывающим эпизодом которой была встреча с филином. Разумеется, я не мог представить его своим слушателям просто сидящим на выступе скалы в пещере, а потому он бросался на нас, вращая фосфоресцирующими глазами и выставив огромные когти, угрожающе кружил над нами… Все то время, пока я изображал кого-то страшного, машущего крыльями, Лили пронзительно кричал. Тетя Роза слушала наш рассказ, раскрыв от удивления рот, мама обеспокоенно качала головой, а Поль на всякий случай даже прикрыл глаза руками. Успех был таким ошеломляющим, что мне самому сделалось жутко, и даже много лет спустя мне нередко снилось, как разъяренный хищник бросается на меня с явным намерением выклевать мне глаза.
Затем дядя Жюль с чисто героическим хладнокровием принялся рассказывать об их собственной полной опасностей эпопее.
Застигнутые грозой в ущелье, они чудом спаслись от огромных каменных глыб, которые с невероятной частотой падали то перед ними, то позади них, потом от молнии, надвое расколовшей большое ореховое дерево на Птит-Бом, а позже, вымокшие до нитки, обессиленные, преследуемые потоком, с каждой минутой становившимся все более бурным, они избежали верной гибели, но только благодаря тому, что мчались во весь дух, на что дядя Жюль, по его собственному признанию, считал себя неспособным.
Однако его рассказ не произвел желаемого впечатления; и правда, кто станет волноваться, коль скоро речь идет о матерых усатых охотниках.
– Ничего не поделаешь! Такое время года!.. Теперь уж вряд ли распогодится… – только и дождались они от Франсуа. – Значит, договорились, приеду в воскресенье. Ну, всего вам, мы пошли! – проговорил он, вставая со стула.
Он вышел, уводя с собой Лили в моем старом матросском костюмчике, от которого должна была прийти в восторг его мать.
* * *
За столом я с аппетитом ел все, что подавалось; в какой-то момент дядя Жюль произнес незамысловатую фразу, на которую я сперва не обратил никакого внимания:
– Думаю, наши пожитки не станут слишком уж большим грузом для повозки Франсуа, и найдется место для Розы, младенца, Огюстины и крошки. А быть может, и для Поля. Эй, Поль, что ты об этом скажешь?
