Прежде всего я понял, что кондор вовсе не намеревался нападать на меня, а охотился на куропаток: несчастные пернатые долго бежали впереди меня, не смея подняться в воздух из-за летающего убийцы, который только и ждал подходящей минуты…
Это умозаключение успокоило меня и в плане дальнейшего развития событий: кондор уже не вернется.
Затем я поздравил себя с тем, что выбрал для утоления жажды гладкий и очень круглый камешек, потому что, как оказалось, с испугу я его проглотил.
Кожу на правой щеке начало «стягивать». Я дотронулся до нее пальцами, чтобы потереть, но ладонь так к ней и прилипла: прислонившись к сосне, когда меня напугали голубые птицы, я вымазал ее смолой.
Я знал по опыту, что, не имея под рукой растительного или сливочного масла, ничего нельзя сделать, кроме как терпеть эти подергивания, испытывая ощущение, что у тебя картонная щека. Но раз ты решил быть команчем, о таких незначительных невзгодах не стоило даже упоминать.
Гораздо большую тревогу вызывало состояние моих икр. Они были исполосованы длинными красными царапинами, которые перекрещивались, как проволока железной сетки, и из них все еще торчало немалое количество колючек. Я терпеливо стал вытаскивать их ногтями одну за другой. Поскольку от многочисленных ранок саднило кожу, я принялся собирать травы: каждый знает, что дикорастущие травы быстро заживляют раны… С травами я, скорее всего, ошибся, потому что, как следует натерев икры тимьяном и розмарином, я почувствовал такое сильное жжение, что стал приплясывать на месте, вопя от боли… Чтобы облегчить свои страдания, я немедленно съел половину апельсина, отчего мне стало получше.
Затем я попытался взобраться на плато, но преодолеть груду скатывавшихся камней оказалось труднее, чем я предполагал, из чего я сделал вывод, что осыпи обладают врожденной способностью осыпаться: стоило мне добраться на четвереньках до самого верха, как я возвращался обратно вниз, словно на конвейере из камней. Я уже начал отчаиваться в успехе предприятия, когда обнаружил лаз вверх, слишком узкий для взрослого, но вполне пригодный для меня.
И вот наконец я выбрался на плато. Оно было огромное, с весьма скудной растительностью: те же кермесы, розмарин, можжевельник, тимьян, рута, лаванда, те же маленькие сосны с искореженными стволами, наклоненные к югу, куда дует мистраль, те же огромные плиты голубого камня. Я оглядел горизонт: меня окружали холмы, которые, в свою очередь, были оправлены кольцом незнакомых мне далеких гор. Положение было серьезное.
Я решил, что прежде всего нужно сориентироваться. Отец мне сто раз говорил: «Если смотришь прямо на восход, закат будет позади тебя. Слева от тебя будет север, справа юг. Это ясно как божий день!»
Ну да, как божий день. Но где же восход? Я посмотрел на солнце. Оно уже миновало середину неба, и так как я знал, что полдень прошел, то был очень доволен, что нашелся закат.
Итак, я встал к нему спиной, развел руки и громко и уверенно произнес: «Направо от меня юг. Налево север».
После чего сообразил, что за неимением ориентира такие чудесные познания ничем не могут мне помочь. В каком направлении мой дом? Эти проклятые ложбины вынудили меня плутать… Я совсем отчаялся, и мое отчаяние было так глубоко и безнадежно, что я решил играть во что-нибудь другое.
Сначала я бросал камни, как это делают местные пастухи, сопровождая бросок ударом кисти о бедро. На плато был великолепный выбор совершенно плоских камней всевозможных размеров. Они летели высоко, с волшебной легкостью вращаясь в воздухе. По мере того как я совершенствовал свою технику, они достигали все более высокой отметки. Десятый камень попал в можжевельник, откуда брызнула великолепная зеленая ящерица величиной с мою руку… Она промелькнула длинным изумрудом и исчезла в зарослях…
Я побежал за ней, зажав в каждой руке по камню. Желая вспугнуть ящерицу, я бросил первый камень. В то же мгновение из густой зелени выскочил необычный зверек величиной с полевую крысу и, сделав чуть ли не пятиметровый прыжок, опустился на большой каменистый выступ. Он не задержался там и четверти секунды, но я успел заметить, что он похож на крошечного кенгуру: непропорционально длинные задние лапки были черные и гладкие, как у курицы, тело покрывал мех бежевого цвета, а на голове торчали крохотные ушки. Я узнал тушканчика, вспомнив, как дядя Жюль мне его описывал. Он вновь вскочил, легкий, как птица, и в три прыжка достиг миниатюрного лесочка из кермесов.
Я напрасно пытался проникнуть туда вслед за ним, его уже нигде не было, но когда я искал его, то набрел на нечто вроде конусообразного шалаша, сложенного с большим искусством из плоских камней. Каждое следующее кольцо камней сужалось на один палец внутрь, так что наверху кольца наконец соединялись. В середине верхнего кольца оставалось отверстие величиной с тарелку, которое закрывалось красивым плоским камнем. Вид этого убежища напомнил мне о моем печальном положении: солнце уже спускалось к горизонту, и этот пастуший шалаш мог бы спасти мне жизнь…
Я не сразу вошел в него: всякий знает, что в прериях в заброшенном шалаше скрывается порой индеец-сиу или апач с занесенным над головой томагавком, готовясь размозжить башку слишком доверчивому путнику… С другой стороны, я мог там наткнуться на змею или ядовитых пауков, на гигантского скорпиона песков, который со свистом кидается вам прямо в лицо…
Просунув сосновую ветку в дыру, служившую входом, я стал размахивать ею, произнося угрозы. Ответом мне было полное молчание. Приметив щель, я заглянул внутрь. Там не было ничего, кроме ложа из сухой травы, на котором, должно быть, когда-то спал охотник.
Я залез в шалаш, который показался мне прохладным и вполне надежным. Здесь, по крайней мере, я смогу переночевать в безопасности, защищенный от ночных хищников вроде пумы или леопарда. Но я тут же забеспокоился, вдруг сообразив, что входное отверстие ничем не закрывается!.. Мне пришла в голову мысль собрать побольше плоских камней и загородить ими вход на случай опасности. Я оставил роль бесстрашного траппера и хитрого команча и взял на вооружение неизбывную выносливость Робинзона.
Первая неудача: вокруг шалаша не было ни одного плоского камня. Но где же их нашел построивший его пастух? И тут меня озарила гениальная догадка: он их нашел там, где их теперь больше нет, то есть рядом. Искать нужно дальше. Мои поиски увенчались успехом!
Я перетаскивал строительный материал, расцарапав себе все руки, и думал: «Пока никто не беспокоится. Охотники думают, что я дома, а мама – что я с ними… Но что будет, когда они вернутся! Мама, может быть, упадет в обморок! В любом случае будет плакать».
Тут я и сам расплакался, не переставая прижимать к животу камень, который хоть и был совсем плоский, но весил не меньше меня.
Я бы с удовольствием, подобно Робинзону, «обратил к небу горячую молитву», чтоб получить помощь Провидения. Но молитв я не знал. И к тому же Провидению, которого не существует, но которое все знает, было не до меня. К чему бы оно стало интересоваться мною?
Однако мне приходилось слышать поговорку «Береженого Бог бережет». Поэтому я решил, что мое мужество равняется молитве, и продолжал, не переставая плакать, собирать строительный материал.
