– Ну и ну! – сказал отец. – Значит, хочешь солгать своему брату?
– Лгать не буду, просто ничего ему не скажу.
– А если он сам заговорит с тобой об этом? – спросила мать.
– Солгу, это ведь для его же пользы.
– Он прав! – постановил дядя и, посмотрев мне прямо в глаза, добавил: – Ты только что произнес очень важные слова, постарайся их не забыть: разрешается лгать детям, когда это для их же пользы. Не забудь! – повторил он.
Но тут появился Поль, несколько сконфуженный тем, что не нашел раненую птицу, и разговор сразу же прекратился.
* * *
Радость моя была так велика, что за ужином я не мог есть, несмотря на замечания матери. Но после того как дядя заговорил об аппетите охотников как о черте, характерной для этого племени, я проглотил отбивную котлету и потребовал добавки жареной картошки.
– Что с тобой? – спросил отец.
– Набираюсь сил на завтра!
– А что ты собираешься делать завтра? – спросил дядя тоном ласкового любопытства.
– Как! Собираюсь на открытие.
– Открытие? Но ведь это не завтра! – воскликнул он. – Завтра воскресенье! Неужели ты думаешь, что в этот день разрешается убивать божьих тварей? А обедня, как быть с ней? Ах да! Вы ведь семья безбожников! Вот почему этому ребенку пришла в голову сумасшедшая мысль, что можно открывать охоту в воскресный день!
Я был поражен:
– Но тогда когда же это?
– В понедельник… послезавтра.
Это была удручающая новость, потому что предстоящий день ожидания обещал быть сплошной пыткой. Что поделаешь? Я смирился, очень неохотно, но молча. Потом дядя Жюль объявил, что засыпает на ходу, и все разошлись спать.
Уложив маленького Поля, мать подошла поцеловать меня на сон грядущий и сказала:
– Завтра, пока ты будешь делать стрелы, я закончу новые индейские костюмы. А на обед будет пирог с абрикосами и взбитыми сливками.
Я понял, что она обещает мне это лакомство, чтобы смягчить мою досаду, и нежно поцеловал ее руки.
Но как только она вышла, заговорил маленький Поль. Я его не видел, потому что мать задула свечку. Его тонкий голосок был спокоен и холоден:
– А я знал, что они тебя не возьмут на Открытие. Я в этом был уверен!
– А я вовсе и не просился с ними, – лицемерно ответил я. – Открытие – это не для детей.
– Ты большой лгун. Я сразу же понял, что колибри – это для отвода глаз. Поэтому быстро вернулся, встал под окно и слышал все, что вы говорили и как ты плакал! И даже как ты пообещал солгать мне. Но мне, знаешь, наплевать на охоту. Настоящие выстрелы меня пугают. Но все-таки ты лгун, а дядя Жюль – лгун похлеще тебя.
– Почему?
– Потому что это завтра. Я-то знаю. Мама приготовила после обеда яичницу с помидорами и положила ее в ягдташи вместе с огромной колбасой, отбивными котлетами, хлебом и бутылкой вина. Я все видел. А ягдташи спрятаны в шкафу на кухне, чтоб ты не видел. Они рано утром отправятся, а ты останешься в дураках.
Эта новость была ошеломляющей, но я отказывался ей поверить:
– Значит, ты смеешь утверждать, что дядя Жюль сказал неправду? Я видел его в сержантской форме, дядю Жюля-то! И у него есть орден!
– А я тебе говорю, что они идут на охоту завтра. А теперь не разговаривай со мной больше, потому что я хочу спать.
Тоненький голосок замолк, и я остался лежать в ночи с широко раскрытыми глазами, терзаемый сомнениями.
Имеет ли право лгать сержант? Конечно нет. Доказательство – сержант Бобийо.
Но тут я вспомнил, что дядя Жюль никогда не был сержантом и что это я сам – в расстройстве – только что выдумал. К тому же в его прошлом была страшная история с парком Борели.
Как он поступил, когда я раскрыл его самозванство? Просто, без всякого смущения, рассмеялся.
Тем не менее я начал было искать оправдание тому уже давнишнему вранью, чтобы хоть как-то смягчить его теперешнюю доказательную силу, когда вдруг страшное воспоминание промелькнуло в моей голове.
Именно сегодня после обеда, когда я имел глупость сказать, что собираюсь соврать Полю – для его же пользы, – дядя Жюль очень охотно ухватился за мои слова. Он горячо одобрил их, желая заранее оправдать свою преступную комедию.
Я был в отчаянии от этого предательства. А мой отец, который ни слова не сказал мне! Мой отец, который оказался немым соучастником заговора, направленного против его маленького сына… И мама, моя дорогая мама, которая придумала утешительные взбитые сливки… Я совсем расчувствовался, думая о своей печальной доле, и тихо заплакал. Звучавший серебряной флейтой зов совы вдалеке еще более усиливал мое отчаяние.
Потом мной овладело сомнение: Поль иногда бывал дьявольски хитер. Не выдумал ли он эту историю, чтоб отомстить мне за фокус с колибри?
Весь дом, казалось, спал; я без малейшего шума встал, мне понадобилось не меньше минуты, чтобы повернуть ручку двери… Из-под дверей других комнат не выбивался свет. Я босиком спустился вниз, ни одна ступенька не скрипнула. Лунный свет, проникающий в кухню, помог мне отыскать спички и свечку. Стоя перед дверью рокового шкафа, я минуту колебался. За этим куском бесчувственного дерева мне предстояло обнаружить доказательства злодейства дяди Жюля или коварства Поля – в любом случае меня ждало душевное потрясение…
Я медленно повернул ключ… потянул к себе дверцу… она подалась… Я вошел в просторный стенной шкаф, поднял свечку: оба больших ягдташа из натуральной кожи с карманами из сетки предстали моим глазам… Они были набиты до краев, были готовы лопнуть, из каждого торчало по закупоренному горлышку бутылки… На полке, рядом с ягдташами, лежали оба патронташа, в которые я собственноручно вкладывал патроны. Какой готовился праздник! Огромное возмущение поднялось во мне, и я принял отчаянное решение: я пойду с ними вопреки их воле!
С кошачьей ловкостью поднялся я обратно в спальню и составил план.
Прежде всего – необходимо держать глаза открытыми. Если я засну, все пропало. Ни разу в жизни мне еще не удавалось проснуться в четыре утра. Значит, не засыпать.
Во-вторых, приготовить одежду, которую, верный своим привычкам, я разбросал по всей комнате… На четвереньках, в темноте, я отыскал свои носки и сунул их в ботинки.
После довольно долгих поисков под кроватью Поля нашлась моя рубашка. Я вывернул ее налицо, то же самое сделал с трусами и положил все это на кровать в изножье. Затем я снова лег, очень гордый принятым решением, и изо всех сил раскрыл глаза.
Поль спокойно спал. Теперь уже две совы перекликались через равные промежутки времени. Одна сидела поблизости от моего окна, наверное на большом миндальном дереве. А голос другой, не такой низкий, но, по-моему, более красивый, доносился снизу, из лощины. Мне пришло в голову, что это жена отвечает мужу.
