Медленно, но верно, пользуясь тряской и толчками, я протискивался между пассажирами и наконец добрался до него, бросив Поля на произвол судьбы: бедного малыша, застрявшего между длинными ногами двух жандармов, при каждом толчке бросало вперед, так что он утыкался лицом в ягодицы упитанной дамы, которая еще и угрожающе покачивалась.
Сверкающие рельсы стремительно мчались прямо на меня, порывом встречного ветра вывернуло козырек кепки, в ушах гудело; всего две секунды – и уже далеко позади остался скачущий конь.
Никогда позже, даже на самых современных машинах, я не испытывал такого торжествующего чувства гордости оттого, что я, маленький человек, – победитель времени и пространства.
Но этот метеор из железа и стали, приближаясь к заветным холмам, не довез нас до конца: нам пришлось расстаться с ним на самой дальней окраине Марселя, в Ла-Барас, а он продолжил свой бешеный бег по направлению к Обани.
Отец развернул план и повел нас к развилке узкой пыльной дороги, которая бежала мимо двух трактиров, стремясь прочь из города: мы бодрым шагом двинулись по ней вслед за Жозефом, который нес на плечах нашу сестренку.
До чего хороша была эта провансальская дорога! Она шла себе меж двух каменных стен, выжженных солнцем. Сверху к нам склонялись широкие листья смоковницы, густые плети ломоноса, ветви вековых олив. Буйная кайма дикорастущих трав и колючих кустарников у подножия стен свидетельствовала о том, что усердие дорожного смотрителя куда посредственнее самой дороги.
Я слышал пение цикад, на стене цвета дикого меда раскрытыми ртами пили солнце застывшие «лармезы». Это были маленькие серые ящерки, блестевшие так, будто они высечены из графита. Поль тотчас взялся охотиться на них, но добыл лишь их трепещущие хвостики. Отец объяснил нам, что эти прелестные существа столь же охотно расстаются со своими хвостами, как и воры, что оставляют свои пиджаки в руках поймавших их полицейских. Впрочем, дня через три у них отрастают новые хвостики – на случай нового бегства…
Через час ходьбы наша дорога пересеклась с другой, и мы оказались на своеобразной круглой площади, где не было ни души. Зато там имелась каменная скамья. Мы усадили на нее мать, и отец развернул план:
– Вот место, где мы сошли с трамвая, тут мы находимся теперь. А здесь перекресток Четырех времен года, где нас будет дожидаться наш возница, а может статься, что и мы его.
Я с удивлением смотрел на двойную линию, изображавшую нашу дорогу: она делала огромный крюк.
– С ума, что ли, сошли дорожные строители, что проложили такую изогнутую дорогу?
– Это не дорожники сошли с ума, – возразил отец, – а наше нелепое общество!
– Почему? – спросила мать.
– Потому что этот огромный крюк мы вынуждены делать из-за трех-четырех крупных поместий, через которые не разрешили проложить дорогу их хозяева: они находятся за этими стенами… Вот, – указал он точку на карте, – это наша вилла… Если напрямик, она от Ла-Барас находится всего в четырех километрах, но из-за нескольких крупных собственников нам придется отмахать целых девять.
– Для детей многовато, – сказала мать.
Но я считал, что многовато для нее, а не для нас. Вот почему, когда отец встал, чтоб идти дальше, я выпросил еще несколько минут передышки, сославшись на боль в щиколотке.
Наш путь еще целый час пролегал вдоль стен, между которыми мы были вынуждены катиться, словно шарики из игры в лабиринт…
Поль снова принялся было охотиться за хвостами ящериц, но мать отговорила его несколькими весьма трогательными фразами, отчего у малыша на глазах выступили слезы. В результате он заменил эту игру поимкой кузнечиков, которых давил меж двух камней.
Тем временем отец объяснял матери, что в обществе будущего все дворцы превратятся в больницы, все стены снесут и будут проложены только прямые дороги.
– Значит, ты хочешь, чтобы повторилась революция?
– Не революции я хочу. «Революция» – неудачное слово, оно изначально обозначает «полный оборот». То есть те, кто наверху, спускаются до самого низа, а потом поднимаются на прежнее место… и все начинается сызнова. Эти несправедливо возведенные стены появились вовсе не при старом режиме, наша Республика их не только терпит, но сама же и построила!
Я обожал эти социально-политические речи отца, которые понимал по-своему, и недоумевал, отчего президенту Республики никогда не приходило в голову позвать Жозефа в советчики, хотя бы во время каникул: за какие-нибудь три недели отец осчастливил бы все человечество.
Мы вдруг вышли на другую дорогу: она была гораздо шире прежней, но, пожалуй, не в лучшем состоянии.
– Мы почти дошли до места встречи, – сказал отец, – платаны, которые ты видишь вон там, стоят как раз на перекрестке Четырех времен года… Посмотрите сюда! – неожиданно воскликнул он, указывая на густую траву у основания стены. – Вот и обещание благих начинаний!
В траве валялись длиннющие проржавевшие железяки.
– Что это такое? – спросил я.
– Рельсы, – ответил отец, – рельсы для будущей трамвайной линии. Осталось только проложить их!
Рельсы лежали вдоль всей дороги, но скрывавшая их растительность красноречиво свидетельствовала о том, что строители не спешили прокладывать здесь трамвайную линию.
Мы дошли наконец до деревенского кафе «Четыре времени года». Это был маленький домик, приютившийся на развилке под двумя огромными платанами за высоким фонтаном из замшелого, грубо обтесанного камня. Сверкающие струйки, льющиеся из четырех изогнутых трубок, мурлыкали в тени свою прохладную песенку.
Хорошо было бы посидеть под кронами платанов за маленькими зелеными столиками, но мы не попались в эту «западню», в прелести которой скрывалась как раз ее главная опасность.
* * *
Мы прошли мимо и сели на парапет у обочины дороги. Мать развернула сверток с едой, и мы стали уплетать хрустящий золотистый, как встарь, хлеб, нежную колбасу с белыми прожилками, в которой я отыскивал зерна перца, вкрапленные в нее, как заветный боб в рождественский пирог, и апельсины, которые по пути к нам долго качало по волнам на испанских баланчеллах.
– Жозеф, это очень далеко! – между тем озабоченно говорила мать.
– А ведь мы еще не дошли! – весело отвечал отец. – Впереди не меньше часа ходьбы!
– Сегодня мы без вещей, а когда нужно будет тащить продукты…
– Дотащим, – постарался успокоить ее отец.
– Мама, – сказал Поль, – нас же трое мужчин. Тебе не придется ничего носить.
– Конечно, – подтвердил отец, – прогулки, правда, длинноватые, но очень полезные для здоровья! К тому же мы будем приезжать туда только на Рождество, на Пасху и на летние каникулы, всего три раза в год! Будем выходить рано утром, завтракать где-нибудь на травке на полпути. Потом еще разок остановимся перекусить. К тому же ты сама видела рельсы. Я поговорю с братом Мишеля, журналистом: недопустимо, чтоб рельсы так долго валялись и ржавели. Держу пари, не пройдет и полгода, как трамвай будет доставлять нас до самого Ла-Круа, что в шестистах метрах отсюда, а от него меньше часа ходьбы.
