Но ни один из этих незнакомцев не доводил меня до слез, похитив моего коня, пока я спал. И ни один из них не ходил вокруг меня кругами ночью, чуть не до смерти напугав.
Печаль – острый нож, который рассекает ребенка пополам. Грусть наполняет комнату ребенка до краев. Она просачивается во все углы и щели, и невозможно ее задвинуть к дальней стенке комнаты, чтобы продолжить жить на оставшемся пространстве. Сам воздух становится разрежен, как высоко в горах. День больше не заглядывает в окна, и завтра не наступит никогда.
– Ну что с тобой? Посмотри на меня.
Печаль – это конец всего, необратимость. Я каждый раз лежу, уткнувшись носом в подушку, и жду, что пепел и лава сейчас накроют меня с головой. Все великие трагедии написаны о детях. Федре
[2] было три с половиной, Химене
[3] – никак не больше семи. «Ввек лейтеся из глаз вы, токи горьких слез!»
[4] А Джульетта – та вообще малышка… Все эти девочки придвинули кровать к двери, чтобы от души погоревать. И если они на мгновенье и прерывают свой плач, то лишь для того, чтобы убедиться, что там, за стеной, их слушают.
Я помню детские печали и измены, разрушенную дружбу, страхи и ужасающее чувство вины за пустяковые проступки. Однажды мой отец вывихнул лодыжку, погнавшись за мной из-за какой-то ерунды. Я обернулся точно в тот момент, когда он падал с криком, и крик этот был какой-то незнакомый, измененный замедленным падением. Я тогда надолго спрятался в кладовке, под картонными коробками, и продолжал сидеть там, когда давно умолкли его стенания от боли и крики всех остальных, пытавшихся меня найти. Я твердо решил состариться под этими коробками. Я был уверен, что братья станут потихоньку приносить мне сюда еду и выведут меня на волю в тот день, когда мне исполнится восемнадцать.
Тогда я вновь увижу мир, и похромаю по дороге совсем один, одетый в свои детские обноски, и буду с непривычки ослеплен солнцем.
Но было в детстве кое-что грустнее, чем эти детские печали, которые развеиваются при первом же порыве ветерка.
Отчаяние, которое охватывало без повода и без причины.
Казалось бы, ребенком я ни в чем не испытывал нужды. Я был доволен жизнью, и меня никто не обижал. Но вдруг откуда ни возьмись внутри меня рождался страшный вой: вопила тишина. Хотелось разорвать опутавшую руки и ноги пелену. Снаружи жизнь текла привычно и спокойно, но внутри меня звучал тот страшный крик. Там кто-то задыхался, было слишком тесно, чтобы раскинуть руки и дышать.
Так кричит зверь, угодивший в ловушку.
Все это вышло на поверхность памяти, пока я в темной невесомости парил у рощи. Я снова испытал ту боль, но теперь она была еще острее, боль непонятная, возникшая на земле раньше первого человека, раньше первого ребенка. Я, купавшийся в образах былой свободы, вдруг вспомнил, как трещала по швам моя детская кожа, разрываемая страстным желанием существовать.
Французское слово chétif («тщедушный, болезный») происходит от слова captif («пленный»). Я узнал об этом, когда мне было семнадцать. В то время я заново учил родной язык. Сооружал себе верстак. Я делал вид, будто покинул детство, но тут, склонившись над раскрытым словарем, вдруг осознал, словно увидел в яркой вспышке огненной ракеты, что в те далекие, ранние свои годы был пленен.
Детство – это плен.
Я чувствовал, что в моем детском теле таится все человечество, намотанное само на себя. Клубок из человечества, который в один прекрасный день вдруг размотается, как стебель бамбука после сильного дождя. Но тогда я всего этого еще не знал. Я полагал, что раздвигаюсь, подобно телескопу, и превращаюсь во взрослого постепенно. Все было готово, лежало аккуратной грудой на земле. Когда же прольется дождь и настанет та самая ночь полной луны? И кто придет, чтобы помочь мне размотать клубок, расправить крылья?
Я завидовал рождению жеребят: едва выбравшись из матери, они тут же встают на ноги и, танцуя, убегают прочь. Им-то ничего не надо ждать. Они просто идут себе восвояси, и не пытайся их поймать – все равно удерут. Еще блестящие после рождения, они уже исчезают в лесу.
Когда мой конь сбежал, я снова обнаружил среди ночи ту комнату, обитую войлоком, из которой не выбивается наружу крик. Наверное, мне следовало сдаться, вернуться на землю и махнуть рукой на поиски.
Но я стоял на коленях в траве и ждал, а когда настал день, поднялся на ноги. Весь мокрый от росы, вместо того чтобы отчаяться, я воспринял эту боль как ключ, подсказку. Я узнал ее. Она поможет мне пройти. Крошечная кучка камней на дороге. Пора было двигаться дальше.
До цели осталось всего ничего… Горячо!
XIV
С одной стороны – глубина леса или ночи с их реками и морем. С другой – бездонность ящиков комода. Пожалуй, детство можно было бы нагнать и через эти пять-шесть бескрайних ящиков, которые умели заменить собою все горизонты мира. В дни болезни или плохой погоды они служили мне секретными лазами, через них я убегал из дома.
Южный ящик письменного стола родителей открыть было непросто, но тот, кто ухитрялся выдвинуть его до конца, бывал за это вознагражден. Начать с того, что там восхитительно пахло кожаной обивкой. Я дотягивался носом до верха деревянного каркаса и одновременно цеплялся за него руками, а глаза мои уже пускались в путешествие по ящику внутри.
Мне так ни разу и не удалось составить полный список его содержимого. На это не хватило бы и целой детской жизни, такой короткой и в то же время настолько долгой. Конечно, как и в большинстве других ящиков стола, были там молочные зубы, осколки чашки, ждущие, когда их склеят, семена космеи
[5], моток проволоки, веер, фотографии на документы, заграничные монеты, клей-карандаш и сломанные очки. Но среди прочего здесь хранилась еще и старая бальная книжечка из панциря черепахи, а также медаль за лыжную победу, коробка скрепок, карманные часы, точилки для карандашей, перья для ручки, фигурка святого, английская марка, театральный бинокль, палочки благовоний, бритвенные лезвия, сахарные щипцы, перочинный ножик, баночка туши, собачий ошейник, рыболовная леска.
Казалось, ты добрался уже до самого дна, но ящик будто сам производил вещество своего содержимого, и уже через несколько дней волна выносила на поверхность розетки подсвечников, металлические заклепки, шнурки, записную книжку, древние окаменелости, скипидарное масло, маленький замок, штемпельную подушку, пулю от винтовки, расческу для вычесывания вшей, визитные карточки, фитиль керосиновой лампы, весы для писем, старый паспорт, каштан, ластик – и все это вперемешку с карандашной стружкой, ракушками и резинками разных цветов.
