– Много чего. Всё. Весь Эльфхельм.
Нуш снова закивала.
– Именно так. Но знаешь, что ещё ты видишь?
– Что?
– Ничего, – многозначительно ответила Нуш.
Я озадаченно на неё посмотрела.
– В смысле?
– В Эльфхельме всё – это ничего. Здесь ничего не происходит. Нет, конечно, что-то происходит: эльфята ходят в школу, взрослые эльфы – на работу. Члены Эльфийского совета собираются в ратуше и обсуждают ограничения скорости для летающих саней и лётные лицензии для оленей. Эльфы покупают башмаки и носят туники. Поют, танцуют свистопляску и говорят друг другу добрые слова. Усердно работают, с не меньшим усердием отдыхают. Но ничего интересного не происходит! Ни одной горячей новости с тех пор, как мы заключили перемирие с троллями. Помнишь первую полосу газеты, которая вышла, когда ты появилась в Эльфхельме? Смотри, её мы тоже поместили в рамку.
Я нашла глазами нужный заголовок: «ДЕВОЧКА, КОТОРАЯ СПАСЛА РОЖДЕСТВО». Под ним красовался мой портрет.
– Нравится? – спросила Нуш.
– Похоже получилось, – ответила я.
– Матушка Миро нарисовала. Она работает штатной художницей в «Ежеснежнике». Отлично рисует. И выпуск получился хороший. Но кроме твоего появления в этом году, ничего интересного не произошло. Хотя если вспомнить, что случилось с санями…
– О нет. – У меня даже пальцы похолодели. – Ты написала об этом?
Нуш покачала головой.
– Пока нет. Хотела сначала с тобой поговорить. Думала взять у тебя интервью.
– А может, я сама напишу об этом? – с надеждой предложила я. – Репортаж от первого лица. Я бы написала о том, каково это – быть человеком в мире эльфов.
Нуш мои слова не вдохновили.
– Каково быть человеком в мире эльфов? Нет, боюсь, это не сработает. Понимаешь, история с санями заинтересует читателей, потому что они будут гадать, погибла ты или нет. Но если ты сама об этом напишешь, они расстроятся, ведь вся интрига пропадёт. И вместо хорошей истории будет сплошное разочарование – в журналистском смысле.
– А что насчёт погоды? – не сдавалась я. – Сегодня очень ветрено. Могу об этом написать.
– Ветер попадёт в заголовок, только если что-нибудь сломает. Или кого-нибудь унесёт.
– А Рождество? – Я готова была ухватиться за любую тему. – До Рождества осталось всего ничего. Могу написать, какие рождественские традиции существуют в мире людей.
– Почти все традиции люди позаимствовали у эльфов. – Нуш лишила меня последней надежды.
Я растерянно посмотрела по сторонам. Создавалось впечатление, что Нуш не горит желанием брать меня на работу.
– Беда в том, – сказала она, глядя в окно, – что помимо сломанных саней, больного горла Можжевеллы и открытия Отца Каспера насчёт свечей из ушной серы, писать не о чем. С троллями у нас мир. Пикси не озорничают. Все живы-здоровы. Никто на нас не нападает. Рождеству ничто не угрожает. В Эльфхельме здорово жить, но для газеты отсутствие новостей означает катастрофу.
Тут моё внимание привлекла длинная очередь у газетного киоска, вытянувшаяся вдоль Главного пути.
– Но смотри, вон тем эльфам, кажется, не терпится купить газету.
Нуш раздосадованно зарычала и вцепилась себе в волосы с такой силой, словно хотела их выдернуть.
– Конечно, конечно, им не терпится! Проблема в том, что они стоят в очереди не за «Ежеснежником».
– Нет?
– Нет. Ты ещё не видела? Это новая газета Отца Водоля. Сегодня вышел первый номер. Понимаешь, когда Совет эльфов проголосовал за то, чтобы Отец Водоль оставил пост главного редактора «Ежеснежника», никто не сказал, что ему нельзя открывать собственную газету. Все решили, что в подобном запрете нет необходимости. В конце концов, они и так сделали достаточно: выставили его из газеты, отправили жить на Очень тихую улицу и конфисковали все деньги. Но у него, видимо, имелся порядочный запас шоколадного золота. Когда много лет назад Отец Водоль был главой Совета, он платил себе десять тысяч монет в неделю. И это не считая тех денег, которые приносил ему «Ежеснежник». Сам же Отец Водоль почти ничего никому не платил. Я была главным корреспондентом по оленьим делам и радовалась, если получала тридцать монет в неделю.
– Ох, лишайник и мох, – пробормотала я, наконец разглядев надпись на флаге, который развевался над киоском: «СНЕЖНАЯ ПРАВДА».
Нуш хохотнула, но в её смехе не было ни крупицы веселья.
– «Снежная правда»! – с издёвкой воскликнула она. – Вот только на самом деле никакая это не правда. Отцу Водолю нет дела до правды. Его волнуют только продажи. И он не стесняется продавать газеты при помощи лжи. Печатает небылицы, пугая эльфов громкими заголовками. Когда Отец Водоль основал «Ежеснежник», то выдумывал глупости про пикси, троллей, кроликов и людей. И всё повторял, что страх – двигатель торговли. Да ты и сама, наверное, знаешь, что он стал говорить после того, как я заняла его место.
– Что?
– Он говорил – и говорит! – что это я пишу небылицы. Зовёт «Ежеснежник» фальшивкой. Но я ни разу не напечатала ни одной выдуманной истории. Какой прок от новостной газеты, в которой нет новостей?
– Подозреваю, что никакого.
Из груди Нуш вырвался долгий, полный отчаяния вздох.
– С этой «Снежной правдой» вообще много непонятного.
– О чём ты?
– Например, никто не знает, где находится редакция. Где Отец Водоль печатает тираж? Это же дело непростое. Из воздуха газету не напечатаешь… – Нуш прижалась лбом к стеклу и устало закрыла глаза. – Да уж, это дело непростое.
Мы вернулись к столу.
– Мне жаль это признавать, но мы работаем себе в убыток, – сказала Нуш. – Боюсь, без горячих – и правдивых! – новостей я не смогу взять тебя журналистом.
Я в последний раз попыталась придумать какой-нибудь интересный сюжет, но в голове было пусто, как в банке из-под варенья после праздников.
Я видела, что Нуш и без того переживает из-за проблем с газетой, и решила не усугублять ситуацию.
– Ничего страшного. Я, пожалуй, пойду.
Но едва я встала с подушки, как что-то врезалось в окно. Это была газета, свежий номер «Снежной правды». Видно, ветер вырвал её у кого-то из рук и принёс прямо к верхнему этажу редакции. Газета прижималась к стеклу первой полосой, так что можно было легко разобрать, что там написано.
– О нет, не смотри! – воскликнула Нуш. – Незачем тебе читать эту ерунду.
Но было уже поздно. Я успела разглядеть, чей портрет красовался под заголовком. Это была я собственной персоной. Но, в отличие от Матушки Миро, неизвестный художник «Снежной правды» изобразил меня противной и злобной. Под моим портретом располагалось изображение разбитых вдребезги саней, которые выглядели так, будто по ним хорошенько потоптался тролль. Что тоже не соответствовало действительности.
