— Да?
В руке я держала «Краткий путеводитель по Дельфам», на его обложке как раз красовалась фотография знаменитой статуи. Я протянула книгу экскурсоводу:
— Вот. Я так много слышала о нем, но никак не могу понять, нравится ли он мне. Эти глаза из оникса, с белой эмалью… эти длинные металлические ресницы… Да, они кажутся живыми, но… его взгляд, вы понимаете меня? — Я указала на фотографию. — И его узкий лоб и тяжелый подбородок… Ведь некрасивое лицо? А все только и говорят, как он прекрасен.
— И вы так скажете. Ни одно его изображение не дает верного впечатления. Как и Гермес в Олимпии. На фотографиях он кажется женоподобным, а мрамор — гладким и сверкающим, как мыло. Но при виде статуи захватывает дух.
— Вы правы, я видела его.
— Что ж, готовьтесь к встрече с «Возничим». Это одна из величайших греческих статуй. А знаете, о чем я думаю каждый раз, как вижу его, хотя вижу его каждый день?
— О чем?
— Какой он молодой. Полный значимости, грации, но тем не менее молодой. Прежде полагали, что он — хозяин упряжки, победитель соревнований, но теперь появилось мнение, что он лишь вез владельца колесницы.
Я неуверенно заметила:
— Кажется, у Павсания говорится, что в Дельфах хранится бронзовая колесница с обнаженным «владельцем» и что, вероятно, был и возничий — юноша из достойной семьи?
— Да, Павсаний упоминает об этом. Но вряд ли имеется в виду именно наш «Возничий», кирия. Существует свидетельство, что во время землетрясения в триста семьдесят третьем году до нашей эры он был засыпан оползнем, и позже, чтобы не оставлять его без укрытия, его встроили — как у вас это говорится? — в несущую стену (на греческом это звучит «сдерживатель земли»), которую специально воздвигли, дабы камни и земля вновь не засыпали храм.
— Опорную стену, — уточнила я.
— А, спасибо. Опорная стена. Так что сами видите, что наш «Возничий» исчез несколькими веками раньше, чем Павсаний побывал в Дельфах.
— Понятно. Я этого не знала.
Он наконец скрутил папиросу, сунул ее в рот и зажег, она затрещала. Он продолжал:
— Теперь говорят, что «Возничий» был частью скульптурной группы победителей, которую установил Гелон — чемпион в гонках на колесницах. И это может быть правдой. За прошедшие века столько всего было утеряно, разрушено или разграблено, что любые новые открытия — всего лишь догадки. Есть мнение, что когда-то здесь находилось шесть тысяч статуй — такое количество подписей было тут найдено. — Он улыбнулся. — Землетрясение, разрушившее и засыпавшее «Возничего», — не что иное, как рука Божья: таким образом он спасся от вандалов. Через двадцать лет фокейцы опустошили его святилище, ну а в последующие времена было похищено и уничтожено несметное количество сокровищ.
— Да, знаю. Сулла, Нерон да и остальные тоже. Сколько статуй Нерон увез в Рим?
— Пятьсот. — И он опять улыбнулся. — Вижу, завтра мне действительно придется следить за каждым своим шагом!
— Я же говорила, что много читала. А здесь так много…
Внезапный грохот за музеем и лавина воплей испугали меня — я запнулась и оглянулась.
— О господи, что это?
— Ерунда. Рабочие чуток поспорили.
— Чуток? А звучит, словно началась война!
— Боюсь, что воинственность присуща нашему народу. У них там сегодня произошло неприятное событие. Это рабочие из французской археологической экспедиции — «раскопки»-то закончились, но рабочие остались убрать мусор и мостки, по которым ездили грузовики, ну и так далее. Ночью от них сбежал мул, а сейчас они обнаружили, что пропал и кое-какой инструмент. Теперь они обвиняют в воровстве строителей дороги, таким образом… Да вы сами слышите — чуток поспорили.
— Инструмент и мул?
Минуты две я прислушивалась к реву голосов. Это напоминало битву при Эль-Аламейне
[26] в стереофоническом звучании. Я сухо заметила:
— Вероятно, они не слыхали о Дельфийском союзе и о мире в Дельфах?
Он улыбнулся:
— Похоже на то.
— Ну, мне пора. Я сообщу вам, смогу ли завтра пойти с вами на экскурсию. Вы будете здесь в это время?
— Я всегда здесь.
Я отчетливо представила, как человек проводит в одиночестве жизнь — всю жизнь — на дороге в Дельфах под ярким утренним солнцем.
— Если получится, буду в восемь. Если же нет…
— Не важно. Получится — с удовольствием проведу вас по святилищу. А не получится — ничего страшного. Вы в «Аполлоне» остановились?
— Да.
— Хорошая гостиница, правда?
— Превосходная.
Минуту я смотрела на закрытую дверь музея. Экскурсовод следил за мной сквозь сигаретный дым проницательным, безразличным взглядом. Я спросила:
— Кирие… во время войны вас не было здесь, а «Возничий»… Где он был? Спрятан?
— Как сказать. Он был в Афинах.
— А… Да. Понятно.
Тут позади меня остановилась черная обшарпанная машина. Саймон усмехнулся мне из окна:
— Доброе утро.
— Ой, Саймон! Я опоздала? Ты искал меня?
— Ответ один на оба вопроса: нет. Я рано приехал, и мне сообщили, что ты отправилась сюда. Ты уже завтракала?
— Давным-давно.
— Никогда не понимал, почему люди начинают разговаривать тоном отвратительного превосходства, когда ухитряются позавтракать до восьми. — Он открыл дверцу машины. — Садись, и поехали. А может, хочешь вести сама?
Оставив этот выпад без ответа, я быстренько уселась рядом с ним.
Когда машина, свернув за угол и набирая скорость, понеслась по прямой дороге, я без предисловий сообщила:
— Во время войны «Возничий» скрывался в Афинах. Скорее всего, в убежище.
Саймон бросил на меня быстрый взгляд:
— О? Но ведь этого и следовало ожидать, верно?
Заметив улыбку на его лице, я произнесла, словно защищаясь:
— В конце концов, именно ты вовлек меня в это.
— Я. — Наступила небольшая пауза. — Гуляла по храму?
— Да.
— Так я и думал. Я люблю там гулять примерно часов в шесть утра.
— А как же сегодня?
Он улыбнулся:
— Решил, что тебе захочется побывать там одной.
— Ты такой… — начала я и запнулась. Он не полюбопытствовал, что я хотела сказать, и я спросила не очень-то уважительным тоном: — Послушай, Саймон, ты хоть когда-нибудь выходишь из себя?
