— И он не попытался напасть на вас?
— Нет. Он тоже был здорово побит. — Глаза старого пастуха сияли удовлетворением. — С Майклом было не так-то легко справиться, даже предательски ударив по голове. Ангелос мог застрелить меня, но его пистолет я потом нашел за камнем. По-видимому, он отлетел туда во время драки. Горы кишели немцами, а он, должно быть, надеялся тихо убить Майкла, только ему не хватило ловкости и ума, и Майкл успел повернуться к нему. Когда я увидел их на краю обрыва, Ангелос как раз вставал на ноги. Он собирался двинуться на поиски пистолета, но моя собака бросилась на него, и ему оставалось только бежать. Без пистолета он ничего не мог сделать. — Старик вытер рот тыльной стороной узловатой загорелой ладони. — Я отнес твоего брата в Дельфы. Куда поближе. Вот и все.
— Он что-нибудь говорил?
Стефанос заколебался, Саймон внимательно смотрел на него. Старик покачал головой.
— Так, ничего особенного, кирие. Если бы это имело смысл, я бы тебе написал.
— Но он говорил?
— Он сказал: «Возничий».
Прозвучало это «О Eniochos», причем на классическом, а не на современном греческом. Мне, как и многим посетителям Дельфов, эти слова были известны, потому что так называется знаменитая бронзовая статуя в Дельфийском музее — юноша-возничий в ниспадающем складками одеянии, держащий в руках вожжи от невидимых лошадей.
Я посмотрела на Саймона, гадая, какое отношение к постоянно произносимым именам «Ангелос» и «Майкл» имеет «Возничий».
Саймон был удивлен не менее:
— «Возничий»? Вы уверены?
— Не очень-то. Я так быстро бежал, что очень запыхался. К тому же сильно переживал. Майкл прожил всего несколько секунд, но он узнал меня, и мне кажется, что именно это он и сказал. Это классическое слово, но все знают его, ведь так называется статуя в Дельфийском музее. Но почему Майкл пытался что-то про нее сказать, не знаю. Конечно, если именно это он и прошептал. — Стефанос слегка выпрямился. — Хочу повторить: я бы вам и об этом рассказал, если бы это имело смысл.
— А почему вы ничего не написали об Ангелосе?
— Все ушло в прошлое. Ангелос исчез. Отцу Майкла лучше было думать, что тот погиб в бою, а не от предательского удара. И потом, — просто объяснил Стефанос, — нам было стыдно.
— Все настолько ушло в прошлое, — проговорил Саймон, — что, когда брат Майкла приехал в Арахову, все мужчины стали избегать его, а хозяин дома, в который он пришел, даже руки ему не подал.
Старик улыбнулся:
— Ладно. Не все ушло в прошлое. Позор остался.
— Он не на вас.
— На Греции.
— В моей стране тоже сотворили кое-что, дабы уравнять счет, Стефанос.
— Политика!
И Стефанос так выразительно одними жестами пояснил, что следовало бы совершить со всеми политиками, что Саймон расхохотался. Тут же, как по сигналу, женщина встала и, отдернув голубую занавеску, вытащила большой каменный кувшин. На столе появились стаканы, и она стала наливать в них темное сладкое вино. Стефанос спросил:
— Выпьешь с нами?
— С величайшим удовольствием, — ответил Саймон.
Женщина подала стакан Саймону, затем Стефаносу, Нико и напоследок мне. Сама она пить не стала, осталась стоять, глядя на меня со смущенной радостью. Я сделала глоток. Темное, как волчеягодник, вино отдавало вишней. Улыбнувшись ей, я попыталась произнести по-гречески:
— Очень хорошее.
Широкая улыбка прорезала ее лицо. Она кивнула и радостно повторила:
— Очень хорошее. Очень хорошее.
А Нико обратился ко мне на английском с американским акцентом:
— Вы говорите по-гречески, мисс?
— Нет, знаю всего несколько слов.
Он повернулся к Саймону:
— А откуда ты так хорошо знаешь греческий?
— Мой брат Майкл научил меня, когда я был младше тебя. Я продолжал изучать его и впоследствии, ведь я не сомневался, что когда-нибудь приеду сюда.
— Почему ты не приезжал раньше?
— Дорого, Нико.
— А теперь ты разбогател?
— Во всяком случае, свожу концы с концами.
— Неужели?
— Я хочу сказать, что теперь мне хватает.
— Ясно. — Темные глаза расширились. — Вот ты приехал и узнал об Ангелосе и своем брате. Но что ты скажешь, если я еще кое-что тебе расскажу, кирие?
— Что же?
— А если Ангелос еще жив?
Саймон медленно проговорил:
— Это твое предположение, Нико?
— Его видели на горе рядом с Дельфами.
— Что? Недавно? — резко спросил Саймон.
— Ну да. — Нико блеснул красивой шаловливой улыбкой. — Правда, это мог быть призрак. На Парнасе полно привидений, кирие, бродят огоньки да звучат над скалами голоса. Кое-кто это видел. Не я. Может, это древние боги?
— Возможно, — ответил Саймон. — Нико, это правда? Что Ангелоса видели?
Нико пожал плечами:
— Почем я знаю. Янис видел его, а Янис… — Он покрутил пальцем у виска. — Ангелос убил его мать, когда андартес сожгли хозяйство его отца. С тех пор он спятил, и Ангелос часто ему являлся. Если призраки существуют, значит он до сих пор бродит по Парнасу. Но Димитриос Драгоумис… это правда. Он задавал много вопросов о тебе. Все мужчины в Арахове знали о твоем приезде и обсуждали его, но Драгоумис… он ездил в Дельфы и в Арахову и задавал вопросы, много вопросов.
— Как он выглядит?
— Чуточку похож на брата. Не лицом, а — как это говорится? — телосложением. Но не характером. — У Нико был самый невинный вид. — Возможно, ты встретишься с ним. Однако не бойся его. И насчет Ангелоса тоже не беспокойся, кирие Саймон.
Саймон усмехнулся:
— А что, похоже, что я обеспокоен?
— Нет, — признался Нико, — но ведь он мертв.
— А если Янис прав и он жив?
— Я думаю, — произнес Нико почти ангельским голосом, — что ты всего лишь англичанин, кирие Саймон. Нет?
— Ну и что?
Нико прелестно хихикнул и перекатился на кровати. Внезапно заговорил Стефанос, сердито, по-гречески:
— Веди себя прилично. Что он сказал, кирие Саймон?
— Он считает, что я не в состоянии одолеть Ангелоса, — лениво проговорил Саймон. — Ну-ка, Нико, лови.
Он кинул юноше сигарету, и тот поймал ее на редкость грациозным движением. Он все еще смеялся. Саймон обратился к Стефаносу:
— А вы верите, что Ангелоса видели здесь?
Старый пастух свирепо посмотрел на внука из-под седых бровей:
— Все-таки поведал эту сказочку? Идиот пустил слухи, что видел его не менее дюжины раз после войны. Он и немцев часто встречал. Не обращайте внимания. Все это чепуха.
