— А вы хорошо получаетесь на фотографиях.
Николас небрежно вмешался:
— Вы бы лучше выяснили, сколько она стоит. Не сомневаюсь, что очень дорого.
Хьюберт Хэй перевел взгляд на него, потом с озадаченным видом посмотрел на меня:
— Я… не должен был?..
Он был так смущен, так непривычно робок, что, забыв о собственном чувстве неловкости и о том, что Хьюго Монтефиора может хватить удар, я бросила на Николаса яростный взгляд.
— Мистер Друри шутит, — быстро ответила я. — Ну конечно, вы можете сфотографировать меня когда пожелаете, мистер Хэй. Мне будет приятно оказаться в вашей книге. Когда приступим?
Он радостно вспыхнул, и его алый свитер вновь раздулся до свойственных ему круглых размеров малиновки.
— Вы очень любезны, ну просто очень любезны. Это большая честь для меня. Если прояснится, то, может быть, сегодня на Сгурр-на-Стри на фоне Куллина?
— Отлично, — согласилась я.
— У Билла Персимона есть спаниель, — невинно заметил Николас.
— Правда? — Ремарку Николаса Хьюберт Хэй с восторгом принял за чистую монету. — А это отличная идея. Пойду попрошу его одолжить мне собаку.
И радостной рысью он выбежал из столовой.
Николас же продолжал стоять, глядя на меня с выражением сардонического веселья, которое я так ненавидела.
— И что скажет Хьюго, когда увидит тебя в роли звезды в «Побродим по Скаю», или как там будет называться его шедевр?
— Он не увидит, — резко ответила я, вставая из-за стола. — Единственное путешествие, которое привлекает Хьюго, это полет на «Эйр Франс» в Париж и обратно.
Я двинулась вслед за Хьюбертом Хэем, но Николас преградил мне путь:
— Мне надо с тобой поговорить, Джанетта.
Я возразила ему очень холодно:
— Нам не о чем говорить с тобой.
— И все же я хочу поговорить.
— О чем?
— О нас.
Я подняла брови:
— Никаких «нас» не существует, Николас. Ты что, забыл? Нас больше ничто не связывает. Есть отдельно ты и отдельно я, и ничто не связывает нас. Даже фамилия.
Он сжал губы:
— Мне это прекрасно известно.
Прежде чем я успела осознать, что говорю, я спросила:
— Прошлой ночью ты был с Маршей Малинг?
Глаза его блеснули, а затем снова стали непроницаемыми.
— Да, — прозвучало в ответ.
Я вышла из комнаты.
Оракулы оказались правы. К одиннадцати часам дождь перестал, и тучи стали рассеиваться с неожиданной быстротой. Через полчаса Мэрион Брэдфорд и Роберта отправились в путь вверх по долине. Вскоре вслед за ними по тропинке, ведущей к Стратэйрду, ушел и Николас.
Около полудня пробилось солнце, и моментально небо стало чистым и голубым, а на горных вершинах подобно снегу стал таять туман. Осока и вереск переливались, словно драгоценные камни, а легкая паутинка повисла между веточек вереска под грузом бриллиантов — выкупом Титании.
После ланча вышли и мы с Хьюбертом Хэем и спаниелем Билла Персимона. Через небольшой березняк мы стали спускаться к каменистой переправе через Камасунари. Старые, покрытые лишайником березы легко качались на ветру и, словно ладаном, окуривали чистый воздух дождевыми каплями. Мы шагали по мокрым листьям черники, мху и грибам чаги, упавшим с деревьев, пытаясь укрыться от солнечных лучей, пробивающихся сквозь ветки.
Перейдя по камням реку, мы после часа крутого, но нетрудного подъема добрались до гребня Сгурр-на-Стри. Хьюберт Хэй, несмотря на свою округлость, оказался хорошим ходоком и на удивление занимательным собеседником. Выяснилось, что его осведомленность и любовь к природе совсем не поверхностные, как я полагала после нашего предыдущего разговора; он со знанием дела рассказывал о птицах, оленях и гималайских лисицах и прекрасно разбирался в растениях. Несмотря на то что, выбирая «вид» и устанавливая фотоаппарат, он беспрерывно болтал, произнося одни шаблонные фразы, я почувствовала, что его любовь к тому, что он называл «огромным миром на свежем воздухе», глубока и неподдельна. Его сходство с петушком малиновки с каждой минутой становилось все более удивительным, однако то качество его характера, которое Марша называла «сорбо», объяснялось его неиссякаемым весельем, интересом в совокупности с восхищением ко всему окружающему, но никак не самодовольством. На самом деле он оказался очень привлекательным человечком.
Мы сделали три фотографии. С вершины Сгурр-на-Стри была видна цепь гор Черного Куллина, грозной дугой тянувшаяся с юга на север от Гарсвена к Сгурр-нан-Гиллеану, у подножия которого лежала чаша озера Лох-Коруиск, черного, как чернильница. Я позировала со спаниелем, аристократическим, но безмозглым животным на фоне гор, неба и озера по очереди, а Хьюберт Хэй возился с фотоаппаратом и метался от одного места к другому с криками вежливого восторга.
Когда он закончил свою работу, мы уселись на камень и закурили. Казалось, он хочет что-то мне сообщить, потому что курил как-то судорожно.
Наконец он заговорил:
— Мисс Брук, вы не… не возражаете, если я вам кое-что скажу?
— Разумеется нет. Что?
— Вы ведь здесь одна отдыхаете?
— Да.
Он серьезно посмотрел на меня, лицо у него было обеспокоенным.
— Не ходите никуда ни с кем, мисс Брук. Со мной вы, естественно, в безопасности, но ведь вы этого не знали. — Его нелепый голосок наводил ужас своим пылом. — Но больше ни с кем никуда не ходите. Это небезопасно.
Я мгновение молчала, осознав, что совершенно забыла об опасности, бродящей по этим горам.
— Вы не против того, что я сказал? — заволновался Хьюберт Хэй.
— Конечно нет. Вы совершенно правы. Обещаю, что впредь буду осторожна.
Была в этом какая-то ирония: он предупредил меня о том же, что и Родерик Грант. Значит ли это, что теперь я могу исключить двух подозреваемых из «джентльменов из гостиницы», или же они оба меня ловко обманывают? Если я так и буду продолжать прогуливаться с «джентльменами», я наверняка вскоре это выясню. Поежившись, я потрепала собаку за уши.
— Вы не считаете, что думать об этом не очень-то приятно?
Лицо Хэя приобрело багровый оттенок.
— Чертовски неприятно! Я… я должен извиниться. Но это единственное слово, которое в подобном случае приходит на ум, мисс Брук, — он сделал странный, почти яростный жест, — эта девушка, Хизер Макри… ей было всего восемнадцать лет!
Я промолчала.
— Был как раз ее день рождения. — Его забавный высокий голосок зазвучал чуть ли не свирепо. — Ей исполнилось восемнадцать… — Затянувшись сигаретой, он заговорил более спокойно: — Я немного переживаю из-за нее. Понимаете, я был с нею знаком.
