— По-моему, нет. Точно нет.
Саймон с облегчением и удивлением заключил:
— Значит, он действительно решил уйти. Черт побери этого парня, хоть бы предупредил — избавил бы меня от бессонницы. Что ж, во всяком случае, он не сидит где-то на Парнасе с растянутой ногой. Давай посмотрим, нет ли чего-нибудь на полу… ага, а вот и греческий нож, я слышал, как он закатился под кровать. А этот жуткий грохот устроила штука, заменяющая Найджелу корзину для мусора. Боже, ну и грязища! Апельсиновая кожура, огрызки карандашей, обрывки ненужных рисунков… Камилла, девочка моя, нам просто необходимо здесь все убрать, чтобы замести следы.
— Ради бога, дай я тебе помогу! — Я сползла с кровати, собрала бумаги в кучу и сунула их в банку из-под печенья, которая служила Найджелу корзиной для мусора. — Я сама все уберу. А ты погляди, можно ли еще починить стул и выпрямить стол. Кроме разбитого стекла, все цело, можно оставить до утра, найдем щетку… Саймон!
Он расставлял мебель, но сразу обернулся:
— Что?
— Рисунки. Они вовсе не ненужные. Это законченные работы, его «эллинические типажи». — Я проглядела их. — Ну да, это они! Вот портрет, чем-то похожий на Стефаноса, с улыбкой как у статуи, а это, должно быть, минойская девушка, о которой он нам рассказывал… а это пастушок. И другие… посмотри. — Я стала еще быстрее просматривать бумаги. Рука у меня слегка дрожала. Я сказала: — Мне известно, что он делал их по принуждению, потому что ему приходилось зарабатывать себе на жизнь, но не мог он их выбросить так просто! Какого черта…
Внезапно я замолчала.
Над моей головой раздался резкий голос Саймона:
— Что такое?
Я неуверенно ответила:
— Рисунок. Это тот самый портрет, красивый-прекрасивый. Молодой человек с таким необычным лицом. Он его порвал. Не другие рисунки, а именно этот. Разорвал его прямо посередине. — Печально посмотрев на обрывки на моих коленях, я жалобно сказала: — И зачем Найджел его порвал? Он был таким красивым.
Саймон наклонился, забрал у меня рисунки и стал молча их разглядывать.
Наконец он заговорил:
— А что еще? Рисунков цветов нет?
— Нет. Нет. Только «типажи», за исключением этого красавца.
Саймон вздохнул с облегчением. И когда он заговорил, я поняла, что и его на мгновение охватил страх.
— Тогда, что бы ни вынудило его уйти, мы, я думаю, можем не очень волноваться. Приступ хандры не довел его до глупости: большую часть рисунков он забрал с собой. — Он разжал пальцы, и обрывки бумаги упали мне на колени. — Можно только предполагать, какая муха его укусила. Но я был бы рад узнать…
Я прервала его, воскликнув:
— Цикламен!
Он спросил упавшим голосом:
— Значит, он его все-таки разорвал?
— Нет. Его здесь нет. Я не то хотела сказать. Саймон, я, кажется, вспомнила что-то важное. Вчера во впадине — впадине Майкла — я видела цикламен на скале. Тогда я не поняла, вернее, поняла, но как-то подсознательно, потому что при виде его тут же подумала о Найджеле… только это тот самый цветок, с его рисунка. Понимаешь, в ту секунду я этого не осознала, а сейчас, когда мы заговорили о его рисунках, он прямо-таки встал у меня перед глазами. Это был тот самый цветок. Я не сомневаюсь. Следовательно, Найджел тоже был там, в той самой впадине. — Я сделала глубокий вдох. — А если Найджел нашел пещеру, тогда становятся понятными кое-какие его слова. Найджел был во впадине, и я убеждена, что он нашел пещеру! И клад Ангелоса все еще там.
Хриплым голосом Саймон произнес:
— Если Найджел что-то и нашел во впадине, то только в понедельник. Этот цикламен он нарисовал в понедельник.
— Да, и сказал, что ничего не нарисовал, а потом проболтался, что нарисовал голову Формиса и цикламен!
Саймон медленно произнес:
— Это возможно. В воскресенье я прошел с ним часть пути наверх по этой тропе. Он мог потом вернуться туда один и споткнуться на этом самом месте. Одна из тех роковых случайностей, которые иногда происходят. О господи, неужели он нашел?
Мы уставились друг на друга. Я сказала:
— И вчера утром я видела, как он снова куда-то шел, при этом тайком. Саймон, а может, это Найджел украл мула, а вовсе не Даниэль? Может, Найджел хочет перевезти клад сам?
Саймон ответил хриплым голосом, в котором звучало безразличие:
— Может, и так. Только что будет, если он встретится с этим чертовым греком? Не забывай, он тоже бродит где-то там.
— А если они заодно с этим чертовым греком? — предположила я.
— Возможно.
Я попросила:
— Саймон, не переживай. Очевидно одно: он решил уйти. Навел порядок и избавился от хлама. Что бы там он ни собрался предпринимать — даже если связался с Димитриосом, — ушел он по своей воле. Вполне вероятно, что он впутался во что-то незаконное и чрезвычайно безнравственное, но сделал это сознательно, а ты ведь не должен заботиться о нем до такой степени.
Поколебавшись, он неожиданно улыбнулся:
— Ты права. По крайней мере, до наступления дня.
Я произнесла утвердительно:
— Ты, разумеется, пойдешь туда.
— Конечно. Я и так туда собирался, а теперь, по всей вероятности, просто обязан.
Какое-то мгновение он смотрел на меня молча, и свойственная ему маска равнодушия снова появилась на его лице. Не знаю, каких слов я ждала. Мне лишь известно, что сказали бы на его месте девять мужчин из десяти… а Филип даже дважды.
Саймон этого вообще не произнес. Он просто заявил:
— Я пойду и возьму тебя с собой. Теперь же иди спать. Скоро уже вставать.
Я поднялась.
— А Стефаноса и Нико позовем?
— Нет. Во-первых, это займет слишком много времени, а во-вторых, если выяснится, что Найджел и/или Димитриос еще ничего не нашли и не вывезли, то я хотел бы без свидетелей понять, каким боком туда замешан Найджел и кому все это принадлежит. Если там оружие и золото, то право собственности на него в нынешней ситуации — сложный политический вопрос.
— О боже, правда. Я и не подумала об этом.
— Ну а теперь давай я тебя провожу. Да, кстати, очень благодарен за удар по голове нашего друга Димитриоса.
— У меня ничего бы не получилось, — призналась я, — если б он не решил, что это Даниэль. Да и потом, я все равно промахнулась.
— Тем не менее ты вела себя отважно.
Он открыл дверь, и я первой вышла в холодный коридор.
— Годы, проведенные в частной женской школе, не прошли даром, — степенно произнесла я.
Глава 15
Передай императору, что блестящая цитадель разрушена до основания; у Аполлона нет ни укрытия, ни лавра-оракула, ни говорящего фонтана. Даже звучащий поток перестал струиться.
