— Да хер с ними, — глаза Алика разгорались водянисто-серым. — Если ты будешь ждать подтверждения, ты напишешь одновременно со всеми. А мы должны делать на шаг раньше. Как только соцсети загудели, сразу делаешь заметку из одного абзаца. «По неподтвержденным данным, фараону отстрелили ухо, второго убили и съели». И в конце: «Мы следим за развитием событий». Когда менты увидят такое, они тебе прокомментируют вне очереди.
Борис не стал упоминать о своём мелком триумфе. Он сидел расслабленный и непривычно спокойный, возможно, довольный тем, что уже потоптался на мне с утра.
— Там такой мальчишка молодой, этот полицейский, — причитала Арина. — Теперь ослепнуть может на один глаз.
Неля, которая работала с полицией больше остальных, лишь фыркнула:
— Ой, я тебя умаляю. Менты, которые не могут одного синебота вдвоем обезвредить — это смешно. Как можно допустить, чтобы тебе из газовика в лицо стрельнули, когда у тебя боевое оружие?
— Боевое оружие применишь, потом бумажки писать замучаешься, — донесся голос Паши-фотографа, бывшего десантника.
— Вы, кстати, следите за состоянием этого мента, — распорядился Алик. — Если окосеет или ослепнет, делайте подробности. Кстати, поговорите с ним в больнице. Спросите, как всё было.
Гриша, которому тема с подстреленным ментом вряд ли была интересна, тем не менее, согласился:
— Мы должны привносить в каждую историю человечность. Может быть, на его примере рассказать о работе сотрудников ППС?
— Да ну тебя, — снова фыркнула Неля, которую, по-моему, задевало, что жирная тема прошла мимо, пока она отвозила ребенка в детсад. — Что там за история? Девять классов, ПТУ, армия и ментовка от безысходности?
Я заметил на планерке ещё одного человека. Алиса сидела в стороне наискосок от нас, тихо и прямо, словно ожидала собеседования.
Алиса была девушкой Алика. Может быть, она была даже его женой, хотя в это я верил с трудом. В их отношениях не было претензии, которая появляется у молодых пар после свадьбы. В них было даже что-то трогательное, совершенно нехарактерное для самого Алика.
Контраст между ним и Алисой занимал меня каждый раз, когда я видел их вместе. Алик не был толстым, скорее, он пошёл в свою низкорослую армянскую маму, Азу Ветлугину, которая скрывала полноту тугими платьями и любила массивные кольца и браслеты. У Алика была большая круглая голова и светло-серые, выпуклые, материнские глаза. От него всегда исходили вибрации, гнев или восторг. Нахождение Алика в комнате чувствовалось, как если бы дальнем углу включался сабвуфер. Алик не был злым, скорее, вспыльчивым. Он был уверен, что добился всего преимущественно сам, и был склонен к театральным проявлениям величия, становясь то великодушным, то непреклонно жестким. Алику нравилось чувствовать себя этаким Стивом Джобсом, чья эксцентричность приводит к неожиданным результатам.
Алиса была другой. Сложно было представить сам жест, которым Алик касается такой тонкой женщины; для него было бы естественней обхватить избранницу за шею, плечи, хлопнуть по заднице, весело потянуть за собой. Его девушка, в моем представлении, должна быть желейной хохотушкой, которая не прочь прокатиться на его «Порше» и выпить с ним в придорожном кабаке.
Алиса была выше его и тоньше; тоньше не только в смысле фигуры, но и в смысле линий, которыми хотелось её нарисовать. Для Алика понадобилась бы малярная кисть, для Алисы — остро отточенный карандаш.
Я видел профиль Алисы в бьющем свете редакционного окна, и руки просили карандаш, чтобы парой точных, скупых штрихов набросать её белое лицо, свободную косу, светлый пиджак и длинную юбка. А ещё — бордовый платок вокруг шеи. Алиса любила такие платки. Она вообще открывала очень мало себя, носила длинные рукава, высокие воротники или такие вот шарфики.
Я принимал их за двоюродных родственников или просто знакомых, пока не увидел, как Алик берет её руку и касается плеча. Алик, при всей обрывистости его характера, смирял себя при появлении Алисы.
Я не знал, живут ли они вместе или просто встречаются, есть ли у них дети и как протекает их жизнь за стенами редакции. Алиса иногда ждала Алика в его кабинете или в приемной у входа на этаж. Алиса привлекала внимание, но никогда не пользовалась этим. Алик излучал звуки, Алиса их поглощала. Возможно, на этой разнице потенциалов строилась их гармония.
Иногда Алик впадал в крайние эмоции, бросал Алисе колючие слова. В такие моменты мне становилось не по себе, будто оскорбляли мою знакомую. Я не знал, чем заканчиваются подобные сцены: встаёт ли Алик на колени или Алиса делает скидку на его несдержанность. Чаще он был с ней мягок.
— Что у тебя? — Гриша разбудил меня от мыслей.
Я рассказал о поездке в Филино. Алик слушал с любопытством и затем подытожил:
— Собирай всё вместе. Фотки есть, истории есть, такое всегда читают. Жги, короче.
Я заметил неудовольствие на лице Гриши. Гриша не любил поспешности. Он любил военную историю и мог полгода изучать лингвистические особенности фронтовых писем, чтобы потом в интернет-споре огорчить своей эрудицией профессоров местного истфака.
Я ответил:
— Пока не о чем писать. Есть мифы и мои собственные подозрения. Я бы ещё покопал денёк хотя бы. Надо набрать фактуру. Я о Филино почти ничего не знаю.
— Я предлагаю сейчас не тратить время коллег, — сказал Гриша. — Подобные истории нужно подавать под правильным углом, поэтому давайте обсудим отдельно.
С подачи отца Алик прислушивался к Грише и часто уступал авторитету главреда, но сегодня был настроен решительно.
— Не надо из себя Хэмингуэев строить, — возразил он. — Если я захочу поковырятся, я в носу поковыряюсь. В работе не надо ковыряться. Я не говорю о халтуре. Но материал готов на 90%. Всё, запускаем.
— Таких историй из любого поселка можно привезти вагон, — лениво сказал Боря. — Чтобы получилась хорошая история, нужно в неё вглядеться, иначе мы потеряем читателя.
— Я говорю, Боря, — резко сказал Алик, — что не надо целый месяц вглядываться в портрет Шевчука и рассуждать, чего там в его взгляде больше, гнева или отчаяния, чтобы потом выпустить материал 17 мая.
Алик припомнил Боре недавнюю статью к юбилею лидера «ДДТ», которую Борис, как поклонник группы, взялся писать ещё в марте, а потом просрочил и вывел на день позже, из-за чего соцсети сожгли нас огнем сарказма.
Я попросил дать мне хотя бы день. Алик с Гришей уже готовили свои аргументы, но мы не успели прийти к согласию, потому что явился опоздавший Виктор Петрович Самохин и встал за спинами Алика и Гриши с загадочной улыбкой.
— Что там, Виктор Петрович? — вполоборота развернулся к нему Алик. — Опять пьяный сосед начудил?
Это была аллюзия на попытку Виктора Петровича тиснуть в печатную версию «Дирижабля» статью или, скорее, фельетон о соседе-алкоголики, который провел ночь в куче отходов, провалившись в мусорный бак.
