Цены в столовой администрации напомнили рассказы отца о временах его студенчества, когда за несколько монет можно было взять первое, второе и компот. Но я отдал мелочь Коростелевой, а когда вытащил крупную купюру, Кожевников замахал руками, будто испугался её, и велел кассирше записать обед на его счёт.
Он устал. Он работал по инерции времен, когда Филино обслуживало часть РВСН и считалось режимным поселком. Должность не доставляла Кожевникову удовольствия. Когда-то он был агрономом, а теперь тянул в неопределенное будущее Филино.
Он проводил меня до машины. Я вспомнил про объект рядом с посёлком.
— Иван Дмитриевич, а что у вас тут за сооружение по дороге к Ключам? Склады там или что-то вроде?
Кожевников помолчал и спросил:
— Тебе куда, в город?
— Да, домой.
— Тогда не надо через Ключи. Вот сейчас по улице поедешь и налево к переезду. Там указатель на Карасево, увидишь.
— Да я знаю, я так и приехал. Я про объект, который у вас тут километрах в пяти в сторону Ключей…
— Я тебе объясняю: не надо через Ключи. Через Карасево езжай, — рассвирепел вдруг Кожевников. — Указатель будет на Карасево, вот по нему и поедешь.
Мы попрощались. Он торопливо сжал мою руку, думая уже о чём-то другом. Тусклый «Опель» с открытыми окнами ждал хозяина под липами, собирая на треснутую эмаль кузова пятна теней.
* * *
Я возвращался по главной улице Филино к выезду, когда две девочки привлекли мое внимание.
Они стояли у дороги на пыльной траве, держась за руки, и выглядели одинаково, как вырезанные из сложенного листа фигурки, вроде тех снежинок, что делают на рождество. Их лица были настолько белые, что даже белизна их платьев казалось живей их матовой кожи. Это была глубокая, многослойная белизна, словно обеих сестричек отлили из парафина. Я остановился.
Близняшки лет пяти. Из-под белой кожи проступали синие прожилки вен. Близняшки настороженно смотрели на автомобиль, обходя его полукругом. Я взял фотоаппарат и сделал снимок через стекло.
Перед домом, отделанным сайдингом, я из любопытства свернул направо на грунтовую дорогу и скоро выехал на берег реки Вычи. Здесь врастал в землю брошенный грузовик и паслись коровы с чумазыми боками. Я вышел сделать несколько снимков, и заодно взобрался на странный холм у самой реки. Холм оказался кучей земли, которую навалили при раскопках выгребной ямы. В заболоченный провал филинцы сваливали пищевые отходы, старую мебель и строительный мусор. Река подтапливала дальний конец ямы. От ямы исходило гудение тысяч мух. Из-за тёплой весны они были настырны и решительны, как в августе.
Я не стал дожидаться, когда ветер ещё раз бросит в меня смрад выгребной ямы, и поспешил вниз. Здесь меня караулил скучающий пастух.
— Эй, чё ты там потерял? — весело спросил он.
Пастуху хотелось поговорить. Он начал с нейтральных вопросов, из Нечаево я или Хасаново, потом спросил сигаретку, потом обсудил мой автомобиль. Узнав, что я журналист и мой фотоаппарат стоит, как его машина, он рассмеялся и рассказал про какого-то родственника, который тоже был художником (по меркам пастуха — «тоже» означало «еще один бездельник»), а потом купил безумно дорогой фотоаппарат и живёт теперь в Москве.
Мы немного поговорили о том и о сём. Пастух не стеснялся беззубой улыбки и пах похмельем, но, в отличие от Коростелевой, его похмелье было дружелюбным, больше табачным. Кнут, свернутый кольцом, висел на плече. Шесть или семь коров лежали под единственным деревом на берегу и редко трясли ушами.
Я спросил про близняшек.
— А это эти… Как их там… Короче, родились они такие. Да тут же это… Вышки. Излучатели, — охотно доложил он. — Вот на том берегу все от рака померли. Поедешь, погляди, дома брошенные. А с этого краю тоже изучение. Народ тут долго не живёт.
— Что за излучение? — удивился я новому заходу.
— Ну это, как его… Типа как, знаешь, космические лучи. Тут же военные стояли. Ну они тут это, летали, чё-то там, не знаю. Дыра, короче, озоновая тут. Это… Вот как на заре пойдешь, везде же заря красная, да? А тут вот за речкой жёлтая. Прям жёлтая, как мои яйца, — захохотал он. — Во, гляди.
Вместо яиц он показал прокуренные желтушные пальцы. Я сделал несколько снимков. Пастух охотно позировал, советую сфотографировать покрупнее его пальцы как доказательство желтизны филинских зорь.
— А что у вас тут за забором, если в сторону Ключей ехать? — спросил я небрежно.
— А где там? — удивился он.
— В лесу, по правую руку, если на Ключи ехать. Какие-то строения за забором, вроде складов.
— А, там… Да чёрт его знает. Дачи, наверное.
По словам пастуха, в Филино он прожил всю жизнь и ни о каких объектах не слышал; но потом, словно осенённый, вспомнил про расформированную военную часть, где лет пять назад можно было найти почти годный «Зил» или утащить кусок медного провода. Но военная часть находилась в 40 километрах от Филино, а Ключи и объект — гораздо ближе. Пастух лишь пожал плечами.
Я вернулся на главную улицу Филино, но вместо поворота на Карасево проехал прямо по указателю на Нечаево. Эта же дорога вела к поселку Ключи.
* * *
Проехав мост через реку Вычу, я оставил слева каменное основание старой стены, уходящей в поле, и оказался на шоссе к Ключам, которое выгибалось и уходило за горизонт, как след баллистической ракеты. С возвышенности должен был открываться вид на объект.
Но лес вдоль западной границы объекта оказался настолько густым и мирным, что догадаться о спрятанной за ним территории размером с целый поселок было невозможно.
Садоводческая радиостанция затрещала и скоро утонула в шуме помех; я не сразу сообразил выключить её зуд. Тишина показалась тревожной, как покой рентгеновского кабинета.
На перекрестке без обозначений я повернул направо и скоро попал в сосновый бор. Деревья были тонкими и высокими, словно гигантская трава. Старая дорога из бетонных плит угрожающе щерилась арматурой.
Дорога вывела к железнодорожному переезду, за которым оказался Т-образный перекресток с главной дорогой, уходящей налево в поселок Ключи. Я повернул направо на дорогу, которая, по моим расчетам, вела прямо к объекту, и тут же уперся в знак «Въезд запрещен».
Знак был не страшным. Если дорога односторонняя, могут лишить прав, но она не односторонняя, так что штраф — рублей 500 и всё.
Это был старый знак «Кирпич», чуть согнутый посредине порывом сильного ветра, наклонившийся к визитеру и глядящий на него свысока.
И всё же знак выглядел серьёзно, как часовой.
Дерзкая мысль пойти по дороге пешком, ничего, в сущности, не нарушая, тоже была отброшена. До контрольно-пропускного пункта было километра два, и по дороге наверняка встретится куча грозных щитов-предупреждений. Включить дурака не удастся.
