Других способов найти Алису я не знал. В соцсетях её не было.
* * *
С Братерским мы встретились на центральной площади города, где он с парой чиновников принимал участие в детском рождественском конкурсе. Когда разъехалось телевидение, он набрал мне. Мы встретились у центральной ёлки.
— Моя жена считает, что вас не существует, — сказал я, когда мы шли в тихое место. — Вернее, она считает наши встречи выдуманными мной.
— И вы усомнились в себе?
— Честно? Да. Вы должны снова подарить мне какую-нибудь вещь. Когда она спросит меня в следующий раз, я нащупаю её в кармане и пойму, что не спятил, — рассмеялся я.
Братерский не пошёл за ограду, где можно было спокойно постоять среди елей театрального парка. Он остановился у ледовой стены недалеко от горки высотой с трехэтажный дом. К горке выстроилась очередь, которую затягивало на лестницу, как в жерло мясорубки. Толпа возбужденно кричала.
Братерский заметил мою нервозность.
— Толпы вас по-прежнему раздражают? — спросил он.
— Да, здесь шумно, — ответил я. — Мне теперь больше нравится одиночество.
— Вам ничто не мешает ощущать себя в одиночестве даже посреди толпы. Ведь вы в любом случае ей не принадлежите. Это не моя мысль — Чаудхари.
— Я думал, он агитирует за бегство от мирского.
— Напротив. Ему не близка идея ухода от реальности. Нужно уметь провести черту между собой и остальными, даже между собой и своим телом, собой и своим разумом. Но эта черта не должна быть непроницаемой, — он хлопнул рукой по ледяному забору. — То, что вы узнаёте в одиночестве, иногда полезно возвращать людям.
Горка грохотала и шипела, как загородное шоссе. Девочка лет четырех заливалась слезами — её туда не пускали. Родители других детей переругивались на ступеньках. Шустрые подростки просачивались мимо их ног.
— Когда я увидел в кабинете Скрипку, подумал, что вы меня сдали, — сказал я. — Вы и хотели, чтобы я так думал?
Братерский ответил не сразу. Что-то происходило в его голове. Он ухмыльнулся:
— Это была ваша война. Ваш процесс. Я не хотел портить. Вы и сами справились.
— Разве? Меня беспокоит, что мы так легко отдали образцы. Найденный РИТЭГ — это частность. Я не верю, что Красноглинное было заражено другим таким же РИТЭГом. Там что-то другое. И они это замнут.
— Не замнут, — ответил Братерский. — Проблема в том, что они действительно не знают причины. И у них нет даже версий. Они не замнут: они просто упрутся в тупик и всё останется, как есть.
— Получается, всё зря. Нашли радиоактивную болванку и успокоились.
— Поэтому не бросайте начатое. Они упрутся в тупик, но вы можете продолжать.
— Вы серьезно? Я-то что могу?
— Вы ведь не случайно нашли ту железяку на дне лодки. Вы ведь испытали это состояние.
— Какое состояние?
— Танглибе. Я думаю, вы увидели немало интересного. Правда, избрали достаточно рискованный способ. Вы первый на моей памяти, кто сумел достичь танглибе за счёт болезни.
— Вот именно. У меня здоровья не хватит на такие эксперименты.
— Вы научитесь другим способам.
Он вытащил из кармана своего пальто конверт и протянул мне.
— Это просил передать мой отец.
— Ваш отец?
Я принял конверт. Братерский кивнул — можно открыть сейчас.
В конверте был свернутый втрое лист формата А4. На нём была нарисована схема или карта. Я разобрал полустертые надписи техническим шрифтом: «Граница охр. цел. под ствол и техн. сооруж.» На другом участке карты было написано «Выработано до 1948 года».
— Эту карту отец нарисовал по памяти, — сказал Братерский. — Здесь показано расположение гипсовых шахт, которые были на этом месте до строительства «Зари». Вот озеро Красноглинное. Здесь граница Филино. Обратите внимание на этот штрек.
Он повёл пальцем вдоль параллельных линий на карте, густо заштрихованных внутри. Линии шли практически до Красноглинного.
— Этот штрек был законсервирован где-то в 50-х годов. Его общая длина составляла около 6,5 километров.
— Что в этом штреке?
— Не знаю. У отца много теорий, но вам лучше разобраться самому.
— А вы не можете сообщить об этом своим друзьям наверху?
— Они знают о замурованной шахте, но это было слишком давно. Они не будут распыляться на то, что не очевидно. Пока вы не положите перед Скрипкой очередные доказательства.
— Я не представляю себе, что ещё можно сделать.
— Ответы уже есть внутри вас. Вы ведь это понимаете.
Мальчишка лет семи громко кричал: из носа его капала кровь, оставляя на снегу красные глазки. Две женщины пришли ему на выручку. Скоро прибежал отец.
— Сергей Михайлович, есть вещь, которая мучает меня больше, чем «Заря». Я хочу, что бы вы ответили мне прямо. Я знаю, что ваш друг психолог что-то узнал обо мне… Он показывал мне запись. Теперь и я кое-что вспомнил. В общем…
Братерский слушал очень внимательно.
— В общем, может ли теоретически… Нет, не так. Когда я был в Филино, когда заболел, мне приснилось, точнее, привиделось, что я когда-то давно… как сказать. Я не совсем помню… Убил человека. Ребенка. В этом всё дело?
— Как вы об этом узнали?
— У меня были видения. Я вспомнил текст письма, которое написал в детстве. И ещё я видел своё альтер-эго. Что-то вроде совести. Очень злое.
Братерский долго молчал, глядя перед собой туда, где толкались за право взойти на горку три распаренных школьника. Они лупили друг друга ледянками и смеялись. Я ковырял пристывшую к ледяному кирпичу монету.
— Вы так и не поняли, кто этот человек?
— Понял, конечно. Какая-то часть моей натуры раздвоилась, и, может быть, ушла в подсознание…
— Это ваш брат, — коротко ответил Братерский.
— Брат? — я долго молчал. — У меня был брат?
— У вас есть брат-близнец.
— Я убил близнеца?
Братерский снова долго молчал.
— В каком-то смысле. Но можно ли считать убитым того, кто всё-таки продолжает жить?
— А где он? Что именно произошло?
— Полагаю, вы знаете, кому можно адресовать эти вопросы. Вам нужно примириться с ним. Это будет непросто, но это ваш выход.
— А подробнее? — я засунул руки поплотнее в карманы.
— Если об этом расскажу я, ваша связь может прерваться.
Рядом остановилась семья. Девочка лет десяти жаловалась на коньки, которые натирали ей ногу. Мальчик помладше требовал идти на горку.
— Как это всё отвратительно, — сказал я. — Я точно двинулся. Жена предлагает мне лечь в психушку.
