– Олег, ты боишься? – с удивлением посмотрел на него Юлий Алексеевич.
– Не в этом дело, – мотнул головой Тетерин. – Да, разумеется, мне страшно, но это естественно. Только я сейчас о другом. Дело в том, что вы говорите обо всем этом, как о чем-то давно решенном, бесспорном и единственно верном. А что, если кто-то с этим не согласен? Вы ведь даже не спросили об этом «коллег».
– А разве это и на самом деле не бесспорное решение? – подняла брови Забияка. – Какие есть еще варианты? Хорошо, пусть выскажутся те, кто не согласен с таким решением. Только убедительно прошу вас, господа, не шутить и не отделываться сентенциями вроде: «Давайте вообще ничего не делать, авось пронесет». Уверяю вас, не пронесет. А ежели и пронесет, то исключительно в ином смысле – со страху, когда смерть в глаза заглянет. Итак?..
Илона медленно провела взглядом по всем, ни на ком подолгу не задерживаясь. «Коллеги» будто набрали в рот воды.
– Не нужно опасаться никаких наказаний, – на всякий случай сказала Забияка. – Я на самом деле хочу услышать ваши мнения. Возможно, мы и впрямь чего-то не предусмотрели. Знаете, как бывает: выдумываешь нечто заумное, трудновыполнимое, а простейшее решение под носом валялось, да его не видел никто.
– Если так, я скажу, – хрипло выдавил Грибок, откашлялся и заговорил более отчетливо. – Я не пойду с вами. Даже не потому, что из меня вояка хреновый – может, кому между глаз и успел бы костылем залепить, – а потому, что не верю я во все это. У них технологии – вон, – хлопнул он по обрубку ноги, – какие там шлюзы, как двери-ворота. Небось, как в тех фильмах фантастических: был ты тут – хоп, а уже нету. И гуляешь где-нибудь по Тау Кита.
– Тау Кита – это звезда, по ней нельзя гулять, – буркнул Плюх.
– Тем более! – воодушевился Грибок. – Хоп! И ты уже на какой-нибудь звезде поджариваешься. Мне это надо? Честно и откровенно отвечу вам: нет. Так что идите, куда хотите, а я уж тут как-нибудь. Сколько проживу – столько и ладно. Зато без лишних надежд и разочарований. На крайний случай в аптечке таблетки имеются; горсть заглотил – и баиньки. Вечным, как говорится, сном. Зато тихо, спокойно, без ненужной суеты.
– Разочаровал ты меня, Грибок, – покачал головой Злыдень. – Веришь-нет? Мы тебя уважали, а ты нас…
– А что я вас? И я вас уважаю. Очень даже. И ваше решение – тоже, хоть и не принимаю его. Так уважьте и мое. Я ведь никого не призываю следовать моему примеру.
– Знаешь, почему он так говорит? – ворчливо произнес Брюль.
– Ну? – глянул на него Злыдень.
– Потому что надеется, что хозяева его не тронут. У него же от них на культе хренулина, вот и думает, что он теперь им вроде как свой.
– Неправда! – потрясая костылем, взвился Грибок. – Я не давал повода подозревать меня в коллаборационизме
[18]!
– Никто вас ни в чем не подозревает, – вступилась за мужчину Илона. И, мотнув головой, сверкнула взглядом. – Это еще что такое?! Что за нападки на человека?.. Я просила высказывать мнения, он высказал. Он смелый и порядочный человек, я уверена. Возводить напраслину на того, кто не раз лечил вас, спасал ваши жизни – вот где истинная непорядочность. Что же до того, что хозяева его не тронут, Грибок не стал бы обольщаться, не настолько он глуп. – При этих словах тот едва заметно поежился и отвел глаза. Илона все прекрасно понимала, но ее речь во многом предназначалась как раз для него. Не особо сильный психологический ход, но отчего не попробовать? – Он хочет остаться и умереть без лишних мучений – это его выбор. Между прочим, да, это тоже выбор. Кто-то хочет разделить его с Грибком?
Наступила мертвая тишина.
– А мнения, отличные от наших, имеются?
– Может, стоит устроить более всеобщее собрание? – подал голос Гор.
– Ты имеешь в виду, позвать Голована и его людей? – с интересом посмотрела на него Забияка.
– Не только их. Вообще всех сталкеров, сколько удастся собрать.
«Коллеги» негромко зашумели. Кто-то кивал, кто-то, напротив, мотал головой.
– Тихо! – прикрикнула Забияка. – Я выскажусь по этому поводу. Да, может быть, имело бы смысл собрать всех и услышать общее мнение. Но именно сейчас делать этого, я считаю, не стоит. Я категорически против этого. Скажу почему. Первое: мы потратим много времени на то, чтобы всех собрать, а время сейчас дорого. Но главное даже не это. Если мы соберем такую ораву, мы наверняка привлечем внимание хозяев. Ежели они все-таки здесь, или ежели за Учебкой откуда-то наблюдают. Думаю, они найдут способ, как услышать, о чем мы говорим. И тогда все наши планы – коту под хвост. Да и среди множества сталкеров может найтись хотя бы один нечистоплотный, из-за которого все рухнет.
– Один такой точно имеется, – буркнул Аникей Тавказаков. – Кошмарик…
– Вот видите. Плюс ко всему, мы ведь еще не провели разведку и не знаем, осуществим ли наш план хотя бы теоретически. И что же получится; мы соберем людей, обнадежим их напрасно, а потом…
– А потом окажется, что мы навешали им лапши на уши, – проворчал Колыч.
– Так-то уж не надо, – сказала Забияка. – Лапшу вешают – это когда нарочно обманывают. И ежели вы обо мне именно так думаете…
– Да нет, я не о тебе, – замахал руками Колыч. – Я так, ёш… Ляпнул, прости. Только права ты, не надо сейчас никого созывать. Сперва самим все разузнать нужно. А вот потом уже – да. Потом союзники потребуются. Только надо и впрямь осторожно будет народ информировать, а то все сорвется.
– Вот те на, – покачал головой Брюль. – Это мы что же, спасителями становиться собираемся?
– Лучше, что ли, одним втихаря удрать? – спросил Игумен.
– Да никто никуда не уде… – сказал и оборвал себя на полуслове Грибок.
И опять в пещере стало очень тихо.
– Получится бардак, – сказал вдруг Гор. Все разом повернули к нему головы. Сталкер поднял руки: – Вот только не надо навешивать на меня ярлыки: эгоист, думает лишь о себе и все такое прочее… Тем более что да, в первую очередь я думаю о себе. А вы разве нет? Это естественное свойство любого существа, а уж человек в этом деле точно лидер. Я сейчас не говорю о материнских чувствах и подобных сантиментах. Я о нас. Мы вместе – потому что нам это выгодно. Вместе проще охотиться, защищаться от врагов, строить жилища и все такое. А нам даже и строить не нужно… Но когда речь идет о собственной шкуре, то ведь каждый сначала о своей позаботится, а уж потом глянет, надо ли кому помочь. Это если совесть есть у человека. А половина, если не больше, даже и смотреть на других не станет…
– Это ты сейчас о ком? – угрюмо проговорил Игумен. – Это ты о нас? А ну, покажи пальцем, кто из нас на других смотреть не станет? Половина, ты сказал?.. Ладно, Блямса считать не станем, он не человек, хоть, может, и почеловечнее некоторых. Но из двенадцати людей выбери-ка шестерых!.. Хотя, одного ты уже выбрал – себя. Так что осталось пять из одиннадцати.
