Глядя на безлюдную улицу, Майлз невольно склонялся к мысли, что все жители города могли слышать ее жуткие крики. Его брат, тогда еще совсем юнец, прятался на дне пивной бутылки, отец – на Флориде-Кис. И сейчас Майлзу нетрудно поверить, что ее крики спровоцировали массовый исход, длившийся вот уже два десятилетия, паническое бегство прочь от ее боли опустошило город.
– Высади меня у “Каллахана”, – попросил Макс.
Майлз выдержал паузу, затем уставился на отца.
– Ты имеешь в виду вон тот “Каллахан”? – спросил он, указывая на краснокирпичный бар на противоположной стороне улицы, заведение, принадлежавшее его теще.
– Точно.
– И ради этого ты заставил меня сделать крюк?
– Может, я хотел подольше побыть с моим сыном. Или это запрещено законом? – Майлз вздохнул. У старика определенно не было совести. – А с какой стати у тебя тут справочник по недвижимости на Мартас-Винъярде? – полюбопытствовал отец, тыча пальцем в бардачок.
– Это запрещено законом?
– С тебя станет переехать на какой-нибудь остров, – не унимался Макс, – и бросить меня здесь без работы. А если я захочу тебя повидать, мне придется добираться вплавь.
– Я никуда не уезжаю, папа. Ты же сам сказал, – напомнил Майлз, – далеко мне не уйти. Я провел там неделю в отпуске.
– Мог бы взять меня с собой. Я бы не отказался от отпуска. Но тебе и в голову не пришло, верно?
Майлз остановился рядом с “Каллаханом”. Когда отец начал вылезать из машины, Майлз сказал:
– Папа, у тебя до сих пор еда в бороде.
– Ну и что? – буркнул отец, захлопывая дверцу перед возможностью начать новую жизнь.
Глава 6
– Похоже, миссис Роудриг не нравится моя змея, – сообщила отцу Тик.
Было это в четверг, в середине сентября, а по четвергам Тик с Майлзом всегда ужинали вместе, поскольку Жанин до восьми вечера исполняла обязанности администратора в фитнес-клубе, Тик же отказывалась садиться за стол вдвоем с Матёрым Лисом. Вдобавок в “Имперском гриле” четверги были объявлены китайскими. На сей раз Дэвид приготовил нечто особенное под названием “дважды сваренная лапша с гребешками в соусе хойсин”. Его брат, глядя на эту авантюрную стряпню, улыбался и вспоминал старого Роджера Сперри, чьими фирменными блюдами всегда были жаренная во фритюре треска с соусом тар-тар, картофельное пюре с говяжьей подливкой, а на десерт яблочное пюре с так называемыми домашними булочками. Насчет макарон у Роджера имелась своя теория, которую он, впрочем, не часто применял на практике, – держать макароны в кипящей воде, пока они точно не сварятся, чтобы не варить второй раз. А кроме того, настаивал Роджер, какого черта было сражаться в окопах мировой войны, если, вернувшись домой, ты принимаешься потчевать клиентов хойсином, то есть не пойми чем. Так поступают те, кто проиграл войну. (Роджер не делал различий между японцами, в вооруженном конфликте с которыми он участвовал, и китайцами, не воевавшими ни на чьей стороне.)
“Международные вечера” поначалу вызывали у Майлза большие сомнения; идея принадлежала его брату и являлась частью плана по привлечению клиентов со стороны – в конце концов, надо же было что-то делать, если они хотят, чтобы ресторан выжил в условиях местной экономики. Пятничные и субботние вечера не сразу принесли прибыль, но Дэвид верно предсказывал: недорогая этническая еда рано или поздно привлечет студентов и молодых преподавателей, а потертую, прожженную сигаретами стойку и шаткие столики “Гриля” эта публика сочтет “честными”, или “ретро”, или еще чем-нибудь этаким. В этот лишь второй китайский четверг – придуманный в дополнение к итальянским пятницам и мексиканским субботам – Майлз радовался почти полному ресторану; многие пришли впервые, видимо не желая упускать шанс выяснить, улучшает ли вкус лапши повторная варка. В короткое затишье Дэвид поднял голову от плиты, оперся на кулинарную лопатку и, поймав взгляд Майлза, выгнул бровь. Недурно? Майлз кивнул. Недурно.
В самом деле, этим вечером все было более чем “недурно”. Конечно, первая неделя по возвращении с Винъярда выдалась тяжелой, но этого следовало ожидать. Каждый год Майлз покидал остров с неизбывным ощущением, что ни он лично, ни его жизнь не состоялись. Остров ли навевал такое настроение? Возможно. Хотя скорее это было как-то связано с Питером и Дон: сами того не желая, они напоминали ему, кем он хотел стать, когда все трое учились в колледже. Впрочем, не факт, что их тоже не мучили подобные сожаления. В студенческую пору Питер мечтал стать драматургом, Дон – поэтом. По их рассказам о том, чем они занимаются на телевидении, легко было предположить, что теперь они спрашивают себя, стоило ли отказываться от достижения первоначальных высоких целей. И может быть, им, как и Майлзу, хотелось верить, что в некоей параллельной вселенной у каждого имеется двойник, проживающий за них ту жизнь, о какой человек мечтал в юности.
Но подобные фантазии были чистым самообманом. Начать с того, что Майлз даже не был уверен, сам ли он выдумал эту альтернативную жизнь или своровал у матери, пропитавшись ее надеждами и желаниями. Еще в детстве, оторвавшись от книги, Майлз замечал, что мать исподволь наблюдает за ним. “Мой маленький ученый”, – говорила она. Позднее, в колледже, ему представлялась крайне заманчивой жизнь его преподавателей, щедро сдобренная книгами и мыслями, достойными обсуждения, и, возможно, рассуждал он, мать права: жизнь интеллектуала и есть его истинное призвание. Одно он знал наверняка: он никогда не мечтал зарабатывать на жизнь, угощая других преподавателей дважды сваренной лапшой.
Держа поднос на согнутой руке, Шарлин ловко раздавала и собирала тарелки, и с такого расстояния она виделась той девушкой, в которую Майлз по уши втрескался в старшей школе, – девушкой настолько женственной в свои восемнадцать, что пятнадцатилетний Майлз рядом с ней чувствовал себя десятилеткой. Глядя на нее сейчас, Майлз поостерегся бы утверждать, что стал невольной жертвой обстоятельств. Да, его привлекала интеллектуальная жизнь, и, несомненно, упования матери сформировали его представление о самом себе, но когда она заболела и Майлз, бросив учебу, вернулся в Эмпайр Фоллз, чтобы управлять “Грилем” с подачи миссис Уайтинг, побуждения его не были полностью альтруистическими. Он искренне хотел быть рядом с матерью, а поведение брата уже тогда вызывало тревогу. Но он также думал о Шарлин, прикидывая, что три года разницы в возрасте не имеют существенного значения, когда ему двадцать один, а ей двадцать четыре. Пусть и на предложение миссис Уайтинг, сделанное по телефону, он ответил, что ему нужно хорошенько все обдумать, решение было принято в ту же секунду, когда он положил трубку. Тем летом первый муж Шарлин сбежал в неизвестном направлении, и Майлз понадеялся, а вдруг… мало ли что. И был потрясен, когда, вернувшись в Эмпайр Фоллз, узнал, что Шарлин уже обручилась с мужем номер два.
Нет, он не был жертвой. А если начистоту, представься ему шанс переписать сценарий жизни, он вряд ли бы им воспользовался. По крайней мере, не этим вечером в ресторане, который однажды перейдет в его собственность, не сидя за одним столиком с дочерью, чья жизнь не будет связана с Эмпайр Фоллз, к чему он приложит все усилия. Мать думала то же самое о его взрослой жизни, и это немного смущало, но в данный момент он не мог не чувствовать себя на коне. Впервые за десять лет дела в ресторане двинулись в гору. Дэвид вроде бы изгнал наиболее злостных из своих демонов. Тик, казалось, привыкала к мысли о разводе родителей. Майлзу было чем утешаться, и хотя на прочность сложившейся ситуации рассчитывать не следовало, по вечерам, подобным нынешнему, жизнь виделась Майлзу почти… почти удовлетворительной.
