Хотя нет, одернул себя Отто, поднимаясь по шаткому крыльцу и нажимая на кнопку звонка. Все же им удалось вырастить сына, не запихивая его в мешок для грязного белья и не бросая в доме столь убогом и страшноватом, как этот.
Парень предупредил его, что звонить, вероятно, придется долго. Бабушка плохо слышит, а ее спальня, из которой она почти не выходит, расположена в глубине дома. Директор соврал, разумеется, сказав, что от бабушки требуется подписать кое-какие бумаги. Джон вызвался взять бумаги домой, бабушка распишется, и он вернет их наутро, но Отто сказал, что хочет поговорить с ней лично, выяснить, не сможет ли школа чем-то помочь, – отвратительная ложь, как ему теперь казалось. Глаза у парня нервно забегали, и в лицо директору он так и не посмотрел, но выглядел скорее озабоченным и смущенным, чем испуганным. Да, признался он, бабушка отключила их телефон прошлой весной ради экономии, хотя если им и звонили, то только назойливые рекламщики. Когда Отто спросил, не считает ли она небезопасным жить так далеко от города без телефонной связи на всякий непредвиденный случай, парень ответил: “А я на что? Для непредвиденных случаев”.
Из двух бесед, с Джоном Воссом и Заком Минти, первая раздосадовала его много меньше, чем вторая.
– Как ты вошел в столовую? – спросил директор, когда они уселись в его кабинете.
– Там было открыто.
– Нет, столовую запирают после пятой перемены.
– Может, забыли запереть.
– Мне вызвать миссис Уилсон?
– Да пожалуйста. Говорю же, там было открыто.
– Тебя впустили твои друзья?
– Там было открыто.
– Не было.
Зак Минти угрюмо молчал. Этот парень, что сидел сейчас перед Отто, доживет до старости, ни разу не прибегнув к антацидам.
Самоуверенный. Самодовольный. Минти до кончиков ногтей. Дед парня, Уильям, набивал морозилку браконьерской олениной и лососиной, а также регулярно бил свою жену – тогда это преступление считалось семейным делом. Изворотливый, наглый вор и мошенник, он то и дело садился в тюрьму за мелкие преступления, что указывало скорее на недостаток воображения, чем на нежелание совершить что-то посерьезнее, и, по слухам, именно к нему обратились Уайтинги, когда на одной из фабрик опасно запахло профсоюзным объединением и хозяевам потребовалась парочка-другая костоломов. Что до отца Зака, ни у кого не вызывавшего доверия и метившего, как поговаривали, в шефы городской полиции, Джимми Минти получал две зарплаты: одну на полицейской службе, другую из-под полы от Франсин Уайтинг. А теперь Зак – юный виртуоз запрещенных ударов, еще одно яблоко, упавшее недалеко от яблони. По мнению Отто, из него получится уголовник, как его дед, либо коррумпированный силовик, как его отец, но в любом случае добра от него не жди. Если несчастная девушка, на которой он женится, не пристрелит его – а супруга Джимми не раз этим грозила, прежде чем сбежать от них, – управы на него не найдется.
Директор взял со стола пропуск на свободное перемещение по школе, которым бахвалился Зак:
– Какие занятия, которые ведет миссис Роудриг, ты посещаешь?
– Никакие не посещаю.
– Тогда почему она выдала тебе пропуск?
– Может, я ей нравлюсь.
– С чего бы?
– Почему я ей нравлюсь?
На самом деле именно это более всего интересовало Отто, но он перефразировал вопрос:
– Нет, почему она выдала тебе пропуск?
Зак пожал плечами:
– Мы ходим в одну и ту же церковь. И потом, она моя тетя или вроде того. Сестра моей матери, то есть жена ее брата, такое вот родство.
– Каким бы ни было родство, это еще не повод выписывать тебе пропуск. Или ты подделал ее подпись?
– Я? Да ни за что.
– Почему нет?
– Да вы бы все равно узнали.
– А не потому что это плохо?
– Ну и поэтому тоже.
– Ты больше не появишься в столовой во время шестого урока. Договорились? (Опять пожимание плечами.) Ты понял? Я буду проверять… – И вдруг Отто прозрел: – Это ты написал?
Зак подался вперед, взял листок, прочел, затем вернул директору, по лицу его блуждала если не улыбка, то тень ее.
– Нет.
Конечно, он. В чем Отто был уже твердо уверен. У бабушки Джона Восса имелось имя, Шарлотта Оуэн, но сочинитель записки не знал, как ее зовут, и понятия не имел, как бы это выяснить, либо поленился выяснять. А значит, это был ребенок. Этот ребенок.
– Ты бы такого ни за что не сделал, а?
Вопрос вызвал явное замешательство, но в конце концов Зак покачал головой:
– Нет.
– Потому что это плохо или потому что тебя поймали бы?
– Как бы меня поймали?
– Зачем ты и твои друзья мучаете Джона Восса?
– Мы не мучаем.
– Зачем вам это надо? Что вам это дает?
– Я же сказал, мы не мучаем.
Когда Отто двинул к выходу из школы, прозвенел звонок, и Дорис Роудриг распахнула дверь своей классной комнаты.
– Чтобы я больше никогда не видел молодого Минти с пропуском, подписанным вами. – И Отто было наплевать, слышат его ученики или нет. – Никогда. Понятно?
Он вышел, сел в “бьюик” и сидел, пока не успокоился. Дорис Роудриг его мало волновала, но последние слова молодого Минти до сих пор звенели в ушах. Когда он сказал парню, что тот может идти, Зак медленно поднялся на ноги, словно ему было жаль, что беседа уже закончилась. Он прихрамывал – несомненно желая напомнить директору, что играет в футбол и пострадал ради вящей славы Имперской старшей школы. У двери он остановился и повернул голову вполоборота.
– Где бабушка Джона Восса? – произнес он, будто до него только что дошло, до чего странен этот вопрос. – Гм.
* * *
Задняя дверь, как и на крыльце, была заперта. Отто не следовало дергать за ручку, но он не удержался, и зря. Что бы он стал делать, если бы дверь открылась? Вошел без приглашения? Постучав несколько раз, и как можно громче, он вернулся к крыльцу, встал так, чтобы его хорошо было видно, и в надежде, что стоит он под окном старушкиной спальни, принялся звать ее, поясняя, кто он такой, и стараясь выглядеть безобидным и даже приятным человеком на тот случай, если она выглянет из-за штор. Может, подумал он, она слышала, как он звонит в дверь, и выглянула из-за штор, тяжелым саваном закрывавших окно, а увидев незнакомого человека, перепугалась до смерти? Он даже представил старую женщину, лежащую за дверью в неуклюжей позе, затихшую, неподвижную – жертву инфаркта, до которого он ее довел. И как бы он потом оправдывался? В конце концов, никаких бумаг на подпись у него не было, лишь бесстрастное интеллектуальное любопытство, потребность получить ответ на вопрос, сформулированный жестоким шутником: “Где бабушка Джона Восса?” Будто Отто Мейеру, директору школы, больше делать нечего.
