– На его счастье, Сорогин даже не подумал
запереть дверь. А молодой человек был слишком озабочен тем, чтобы удержать
своего спутника в вертикальном положении. Так что Вятский свободно вошел в
квартиру, выждал, пока юноша отлучился на кухню, – и убил Сорогина ударом
ножа, который в последнее время носил с собой, держал наготове. Вятский особо
подчеркнул, что хоть и мечтал о предсмертных мучениях жертвы, но все-таки
прикончил Сорогина «милосердно» – одним смертельным ударом, о котором прочитал
в каком-то из рассказов жертвы. Затем убийца вышел вон, никем не замеченный,
однако сразу не скрылся – затаился во дворе, подождал, пока из дому выскочил
насмерть перепуганный юноша и кинулся бежать куда глаза глядят. Вятский тоже
хотел отправиться восвояси, с чувством, так сказать, исполненного долга, однако
тут во двор влетела «Скорая», врач ринулся в тот подъезд, в котором находилась
квартира Сорогина, – и Вятский забеспокоился. Ему стало казаться, что он
не убил Сорогина, а только ранил, и он решил не уходить, пока не убедится, что
с «ненавистным писакой» – это его слова, – уточнил Капитонов, –
покончено. Вслед за «Скорой» приехала наша машина, и Вятский почти поверил, что
сделал свое дело успешно. И все же он еще ждал час или два, пока из дому не
вышел доктор, не сел в «Скорую» и не сообщил своему шоферу, что наверху – труп.
– Дверца! – вскричал Веня. –
Дверца не закрывалась! Я помню, было такое ощущение, что дверцу кто-то держит!
А это он стоял и слушал наш разговор!
– Видимо, так оно и было, – кивнул
Капитонов.
У Вени похолодела спина. Вспомнил, как сидел в
машине с открытой дверью, болтал с водителем, а в метре от него стоял убийца.
Маньяк, по сути дела! Интересно, как поступил бы он, узнав, что Сорогина чудом
удалось-таки спасти? Уж не решил бы отомстить не в меру человеколюбивому
доктору, не ткнул бы и его ножиком в бок? Тем же «милосердным» ударом?..
Вот этот запоздалый страх и заставил сейчас
Вениамина облиться холодным потом. Но через миг он смог свободно перевести дух,
потому что вспомнил: нож Вятского оставался в квартире Сорогина. Не носил же он
с собой целый «кухонный набор»! А потом, что-то долго до Вени доезжает, ох
долго! Поперся тогда домой к Вятскому предъявлять убийце обвинение... С ума
сошел, конечно. Вот и трясись теперь, как заячий хвост, в запоздалом испуге!
Воистину, русский мужик задним умом крепок.
По счастью, дрожь его осталась никем не
замеченной. Капитонов продолжал свой рассказ:
– Узнав, что месть свершилась: Сорогин в
самом деле убит, – Вятский удалился с чувством исполненного долга. Но это
облегчение, по его словам, он ощутил только в первые минуты, ну, часы, а на
другое утро его начало мучить раскаяние. И чем больше проходило времени после
убийства, тем большая тяжесть наваливалась на душу. Особенно когда Лариса снова
попыталась покончить с собой. Отец не решился рассказать ей о совершенной
мести: побоялся напомнить о том страшном случае на Сортировке, – однако
теперь понял, что напоминать Ларисе нет никакой надобности. Она этого никогда
не забудет. Ее психика окончательно надломлена. Пролить кровь Сорогина – еще не
значило исцелить дочь. Это открытие доконало Вятского. А уж когда к нему явился
со своими разоблачениями доктор Белинский...
– Он и про это написал? – вскричал
изумленно Веня – и тут же заметил, что взгляд Капитонова вильнул в сторону.
Вильнул – и тотчас проворно вернулся, вновь приковался к задержанным, однако
Веня присосался к Капитонову, как пиявка: – Договаривайте уж, раз начали! Написал
или нет?
Его трясло от возмущения и обиды. «Я не смог
на него, на убийцу, донести, а он... а он заложил меня?! Человека, который спас
его дочь, который, можно сказать, закон преступил ради него! Неужели донес?»
– Нет, – буркнул наконец
Капитонов. – Успокойтесь. Он написал только одно: «Передайте привет
доктору Белинскому. Я ему очень многим обязан». Сказать по правде, я решил, что
речь идет о том, что вы спасли Ларису при этой попытке суицида. Но стоило мне
увидеть вас здесь, как у меня в голове словно щелкнуло что-то! – Капитонов
прищелкнул пальцами у виска, иллюстрируя свои слова. – Я мгновенно связал
концы с концами. Если вы добрались до настоящего имени Сорогина, если оказались
здесь, значит, вы вполне могли докопаться и до роли Вятского в этом деле. Ведь
так? Так оно и было?
– Ну так, – неохотно согласился
Веня. – То есть не то чтобы... Я просто предположил... это была попытка
угадать...
– Погодите! – воскликнула Фрида,
которая сидела все это время неподвижно, словно какая-нибудь каменная баба в степи.
Если они, конечно, сидят, а не стоят, эти самые бабы. – Какая Лариса?
Какой Вятский?! Какая месть? Сорогин, что, переспал с этой девкой, и
разгневанный папаша его... – Она сделала жест, напоминающий удар
ножом. – Ни за что не поверю! Это полная чушь! Творчество поглощало всего
Сорогина целиком, без остатка, налицо была полная и классическая картина
абстинентного синдрома. По сути дела, он являлся почти импотентом, я же помню,
сколько сил мне приходилось потратить, чтобы заставить его... – Она на миг
осеклась, поняв, что выдала то, что, быть может, хотела сохранить в тайне, но в
следующую минуту вызывающе вздернула голову.
– Нет, речь идет не об
изнасиловании, – неприязненно сказал Капитонов. – Кстати, как я
понял, вы имеете прямое и непосредственное отношение к э-э... творчеству
Сорогина? Тогда вам будет любопытно прочесть вот это. Информация о прямом и
непосредственном результате ваших совместных с Сорогиным усилий.
Он достал из папки отснятый на ксероксе
большой лист, свернутый вчетверо. Даже не глядя, Веня заранее знал, что это
такое. Но все-таки бросил косой взгляд. И сразу заметил крупный заголовок:
«ЛЮДОЕДКА ЭЛЛОЧКА ЖИВЕТ В НИЖНЕМ?»
Правильно, он так и предполагал.
Фрида, высоко, в точности как Капитонов,
вскинув брови, взяла листок, причем лицо ее приобрело отчетливо брезгливое
выражение.
«Погодите, госпожа Голдфингер! – с
угрюмым злорадством подумал Веня. – То ли еще будет, когда прочтете!»
И он не ошибся. Гримаса отвращения и недоверия
исказила тяжелое лицо Фриды.
«Может, теперь она задумается? Может, наконец
теперь поймет, что нельзя безнаказанно плодить монстров?!»
Фрида раздраженно отшвырнула листок и
выдохнула:
– Это... ужасно! Это отвратительно! Это
такая профанация!
– Что? – разом переспросили
Капитонов и Белинский, не поверив собственным ушам.
