У Бенуа не было ключа от лифта, и он уже
приготовился тащиться наверх пешком, однако все же потянул дверцу – просто
наудачу. Она открылась.
Бенуа кивнул. Если лифт внизу, значит, когда
девушку увозили, здесь никого не было, никто после этого не поднимался наверх.
Очевидно, уборщица успела уйти и ничего не видела. Хорошо, если так! Большая
удача, что жильцы этого симпатичного старого дома сочли, что консьержка для них
– слишком дорогое удовольствие, и отказались от ее услуг. Теперь за чистотой в
подъезде следят они сами, а уборщицу через день присылает бюро обслуживания. По
опыту Бенуа знал, что женщины каждый раз приходят другие, а значит, они плохо
знают жильцов. И есть шанс самому проскочить незамеченным при случайной
встрече, надо только держаться понахальнее.
Этого умения ему не занимать, однако держаться
понахальнее особо было не перед кем. Бенуа вошел в лифт, вытянулся в
тесной-претесной, ну максимум на двоих рассчитанной кабинке, обитой красным
вельветом. Полное ощущение, что ты находишься в коробочке для кольца. Наверное,
крошке Брюн трудновато приходится в этом лифте! Впрочем, крошкой ее в последнее
время можно было назвать только с ухмылкой: с таким-то животом! Да и ее «Смарт»
не рассчитан для беременной женщины. С другой стороны, наверное, когда она
покупала эту модную недорогую машину, не рассчитывала, что дела с этим русским
у нее зайдут столь далеко. Вот смешно, что девушка навешала на себя столько
проблем только оттого, что связалась с иностранцем! Впрочем, те девки, которые
якшались с бошами во время войны, – шоколадницы, их обзывали
шоколадницами, потому что они продавались за плитку шоколада! – тоже
заимели массу неприятностей, еще и побольше, чем крошка Брюн. Этой-то дурочке
ничего серьезного не грозит, особенно если будет вести себя благоразумно. Ну, в
крайнем случае натерпится немного страху... А вот шоколадницам приходилось куда
хуже. Случалось, им даже обривали головы – совершенно как ведьмам в старину, перед
тем как отправить их на костер.
У какого-то букиниста на берегу Сены, напротив
Пон-Неф, Бенуа видел на лотке такую гравюру: ведьму ведут на костер, – и
почему-то надолго застрял перед ней. Уж очень красивая была ведьма! Чем-то
походила она и на крошку Брюн, и на Софи Марсо, которая безумно нравилась
Бенуа. Между прочим, крошка Брюн и так носит суперкороткую стрижку, ей и брить
ничего не придется в случае чего. Разве что лобок, но какое Бенуа дело до Брюн,
пусть о ее лобке заботится ее русский! Короче, классная девочка была изображена
на той картинке, просто супер, жаль, что все для нее в жизни кончилось жаркими
объятиями костра... Бенуа отчего-то даже возбудился, пока смотрел на ту
картинку, уже собрался купить ее, однако взглянул на цену – и не поверил своим
глазам: шестьдесят евро! Это же бред! Во франках, что ж, выходит вообще триста
шестьдесят?! Как и многие французы, Бенуа еще не отвык пересчитывать цены на
старые, канувшие в Лету деньги. Безумие – тратить такую уйму деньжищ на
какую-то картинку, пусть даже с хорошенькой девчонкой. Цена для «новых
русских», честное слово!
Бенуа усмехнулся, вспомнив, что одного из
таких «новых русских» ему предстоит сегодня встречать в аэропорту Шарль де
Голль. Конечно, он не бросится к этому парню с распростертыми объятиями.
Наоборот, постарается не попасться ему на глаза. Постоит в сторонке, убедится,
что дорогой гость (ну очень дорогой! практически бесценный!) прибыл
благополучно. Потом сядет с ним в один автобус... Строго говоря, этот тип скоро
смог бы позволить себе не только взять такси из Шарль де Голль, но и
потребовать доставить ему прямо в аэропорт новехонький «Мерседес» – пусть бы и
непосредственно с завода, перевязанный голубой ленточкой! Но весь фокус в том,
что он ничего пока не знает о нежданно свалившихся на него безумных деньгах и,
если повезет, не узнает о них никогда, и поэтому, даже исполнив то, чего от
него хочет Бенуа, он не обеднеет, потому что невозможно потерять то, чем ты
никогда не владел!
Лифт остановился. Бенуа вышел на площадку,
отпер дверь. Ему стоило немалых трудов заполучить ключи, чтобы сделать
дубликат.
Вошел, оглядел квартиру. Пожал плечами. Как
только можно жить в окружении такого множества картин, висящих одна над другой?
Разве что на потолке их нет. И были бы хоть путевые постеры со сценами из
знаменитого мюзикла «Нотр-Дам-де-Пари» или хоть гравюры вроде той, с красивой
ведьмой, – еще понятно, так нет же: какие-то мостики под деревьями,
разливы рек, морские пейзажи, крестьянки с охапками хвороста за спиной... И все
картины – сплошь старье, едва различишь, что там на них намалевано. Неужели эти
темные квадраты в бронзовых рамах не наводят смертную скуку на крошку Брюн?
Ведь она еще совсем молодая, двадцать пять, разве это возраст? Бенуа тоже
двадцать пять. Он бы умер в окружении этого старья! Впрочем, и квартира, и вся
эта антикварная рухлядь принадлежат не самой крошке Брюн, а ее родителям,
которые путешествуют по Южной Америке, так что девчонке просто некуда деваться,
приходится жить в этом музее.
Вот именно – всему этому хламу место в музее!
Будь воля Бенуа, он бы этакую рухлядь не напоказ в витринах антикварных лавок
выставлял (а ведь там это стоит несусветно дорого!), а распихал бы в Лувр,
Версаль, Фонтенбло и всякие такие никому не нужные дворцы. Конечно, может быть,
там и своего старья хватает, Бенуа ни в Лувре, ни в других подобных местечках
не был, не знает. А что ему делать, скажем, в Лувре?! Единственное, что есть
путевое в старинной каменной громаде, – так это стеклянная пирамида в
центре двора. Современное строение. На него посмотреть приятно, ничего не
скажешь. И на здание Новой Оперы на площади Бастилии: легкое, изящное, насквозь
прозрачное сооружение. Центр Помпиду – тоже симпатичный домик, весь обвитый
снаружи трубами, а вообще Париж Бенуа не нравился с самого детства: этакое
нагромождение зданий, и все в каких-то финтифлюшках, все тяжелые, громоздкие,
человеку невозможно дышать, взгляд положить не на что! Конечно, в Двадцатом
округе, где он живет, не то, что здесь, в буржуазном Девятом, там-то воздуху
побольше, здания попроще, а все равно – их чрезмерно много. Но если с этим
русским все получится как надо, Бенуа получит достаточно денег, чтобы построить
себе дом, какой он захочет. Конечно, это будет не нагромождение металла, не
замок какой-нибудь паршивый. Нет, правду говорила мать, что аристократическая
приставка «д`« приклеилась к их фамилии случайно, по ошибке какого-нибудь
писаря. Нужна она Бенуа, как бородавка на носу ! Всякие пережитки
аристократизма он ненавидит, как его предки, которые, определенно, были в
первых рядах санкюлотов
[2],
разбиравших по камушку Бастилию. Когда Бенуа разбогатеет, вокруг него будет
только самый наимодерновейший модерн. Стекло – это будет одно сплошное стекло,
такая же пирамида, как в центре Лувра. И вокруг – пустынный океанский берег...
Но до этого еще далеко. Сначала надо закончить
все здесь, потом поехать в аэропорт Шарль де Голль. Дел море!
