«Я благодарен президенту Трумэну за приглашение. Приезд в Вашингтон является давнишним моим желанием, о чем я в свое время говорил президенту Рузвельту в Ялте и президенту Трумэну в Потсдаме. К сожалению, в настоящее время я лишен возможности осуществить это свое желание, так как врачи решительно возражают против моей сколько-нибудь длительной поездки, особенно по морю или по воздуху.
Правительство Советского Союза приветствовало бы приезд президента США в СССР. Можно было бы организовать совещание в Москве или в Ленинграде, или в Калининграде, в Одессе или в Ялте — по выбору президента, если, конечно, это не противоречит соображениям удобства президента.
Если, однако, это предложение встретит возражение, можно было бы устроить встречу в Польше или в Чехословакии, — на усмотрение президента».
Но американский президент (тогда им был Франклин Рузвельт) уже приезжал в Советский Союз (в Ялту). Он же прилетал в Тегеран — чтобы Сталину было удобнее встретиться с союзниками. И Гарри Трумэн проделал немалый путь до Потсдама, чтобы познакомиться с советским вождем. По дипломатическому протоколу советский лидер должен был нанести ответный визит.
2 февраля 1949 года государственный секретарь Дин Ачесон, сменивший Джорджа Маршалла, на пресс-конференции критически разобрал ответы Сталина на вопросы Кингсбери Смита. И едко добавил:
— Из этого обмена телеграммами мы узнаем, что премьер Сталин, к сожалению, по состоянию своего здоровья не может прибыть в Вашингтон, так как он не может путешествовать по морю или воздуху. Таким образом, кажется, что он прочно прикреплен к земле. Из этого ответа, кажется, можно сделать тот вывод, что президент Соединенных Штатов должен в четвертый раз объехать пол-мира, чтобы встретиться с премьером Сталиным, и на этот раз сделать это для того, чтобы поговорить с ним по поводу настолько расплывчатому, что по нему даже нельзя сделать конкретного заявления…
Едкость Ачесона была излишней. Сталину шло к семидесяти. Он не летал на самолетах, а морское путешествие в Соединенные Штаты было бы слишком длительным. Он не рисковал оставлять страну на столь долгое время. Пренебрежение дипломатическим протоколом со стороны американцев могло бы оказаться полезным. Встреча Трумэна и Сталина в 1949 году, вероятно, ослабила бы накал холодной войны. Возможно, не началась бы и корейская кампания…
В Вашингтоне не могли понять: Сталин не хочет встречаться с президентом, или он совсем плох? Когда американский посол в Москве Эллан Дж. Кэрк, вице-адмирал в отставке, приехал в Вашингтон, президент Трумэн очень интересовался здоровьем Сталина.
«Я вкратце изложил свои впечатления, — вспоминал посол. — В двух словах: Сталин находится в хорошей форме, его умственные способности высоки, и он производит впечатление бодрого человека. Его возраст (семьдесят лет) заметен, но он ни в коей мере не утратил своих способностей. Далее я сказал, что Сталин является абсолютным диктатором Советского Союза. Ему оказывается вся лояльность, которой ранее пользовался царь в светской сфере, и, поскольку религия отменена в Советском Союзе, он обладает некоторыми атрибутами божества…»
Значит, Сталин не желает с ним разговаривать — такой вывод сделал для себя Трумэн. Когда 25 июня 1950 года ему сообщили, что Северная Корея напала на Южную, президент записал в дневнике, что сразу вспомнил, как начиналась вторая мировая:
«Демократии ничего тогда не предприняли, и это вдохновило агрессоров. Если коммунистам позволят ворваться в Республику Корею, и свободный мир не возразит, ни одно малое государство не сможет сопротивляться угрозам и агрессии со стороны более сильных коммунистических соседей».
Эту же тему президент обсуждал со своим послом в Москве.
«Я сказал, — записал после разговора с президентом Эллан Дж. Кэрк, — что Советский Союз, когда он имеет дело с иностранными государствами, понимает только военную силу — и, чтобы эффективно иметь дела с Советским Союзом, надо быть сильным. Президент сказал, что это то, что он пытается делать. Мы согласились, что наши трудности с Советским Союзом проистекают из роспуска всех наших огромных вооруженных сил в Средней Европе в сорок пятом…»
Гарри Трумэн так и остался человеком девятнадцатого века. Его представления о жизни, вкусы, привычки сформировались до первой мировой. Он не любил говорить по телефону, не воспринимал и другие технические новинки, которые вошли в жизнь уже позже. Попытался печатать на машинке, но отказался от этой затеи. Он дважды прочитал библию, первый раз в двенадцать лет. Многое запомнил, цитировал наизусть. Он был старомодным. Не уважал женщин, которые курят и пьют. И не считал возможным для джентльмена употреблять спиртное в присутствии женщин. Он даже не пытался научиться танцевать. Не играл в теннис или гольф. Любил покер, а не бридж. Он был семейным человеком. Никогда не выходил из дома без шляпы. Был очень бережливым. Бритвы служили у него дольше, чем у других мужчин.
Трумэн не заблуждался на свой счет. Говорил своим министрам:
— Миллион людей в стране были бы лучшими президентами, чем я. Но выбрали меня, и я должен делать эту работу, а вы — мне помогать.
Первые годы в Белом доме он чувствовал себя неуверенно. Он стал президентом только потому, что умер Рузвельт. И ему давали это понять. Тем важнее были выборы в ноябре 1948 года. Аналитики сулили победу его сопернику — кандидату от республиканской партии губернатору Нью-Йорка Томасу Дьюи. Губернатор проиграл Рузвельту в сорок четвертом, но спустя четыре года твердо рассчитывал на реванш.
И тогда Гарри Трумэн отправился по стране в предвыборное путешествие. Он проехал через восемнадцать штатов. Его увидели три миллиона человек. Он путешествовал тридцать три дня, больше месяца. Никогда еще президент так прямо не обращался за поддержкой к народу. На каждой остановке собиралась толпа. У него была одна стратегия — атаковать, атаковать и еще раз атаковать республиканцев. Трумэн был особенно хорош в выступлениях перед маленькой аудиторией. Он обходился без бумажки. Он говорил на том же языке, что эти люди. Он их понимал. И они чувствовали, что он свой.
— Задай им перцу! — кричали восторженные зрители.
О его сопернике Томасе Дьюи писали лучше и больше, чем о Трумэне. Его поддерживала почти вся пресса. Но Дьюи был очень осторожен и холоден, что плохо для публичного политика. Когда он выступал, ему не хватало искренности.
Тем не менее, казалось, что Трумэн обречен. Ставили пятнадцать к одному в пользу Дьюи. Первый утренний выпуск газеты «Чикаго трибьюн» даже вышел с шапкой «Дьюи победил Трумэна!»
Гарри Трумэн хлопнул пару стопок бурбона и лег спать. Среди ночи, когда шел подсчет бюллетеней, Трумэн проснулся, включил радио и услышал голос обозревателя Эн-би-си Калтенборна. Хотя Трумэн уже был впереди по числу поданных за него голосов, Калтенборн уверенно говорил, что Трумэн «несомненно потерпел поражение». Трумэн выключил радио, повернулся на другой бок и заснул. Когда он проснулся, то узнал, что избран президентом Соединенных Штатов.
— Я стою здесь и говорю вам, что вы смотрите на нового президента, — шутил Трумэн с журналистами. — В газетах писали, что здесь будет другой человек. Мне жаль вас разочаровывать.
