– В Финляндии, говорят, тоже хорошо, – сказал Ийво. – Срани меньше, от этого дышится легче. Вот ты в Финляндии бывала?
Я не сразу поняла, что Ийво обращается ко мне, и тогда он уточнил:
– Чего, Сонька, молчишь?
– А-а, это… Нет, не бывала.
– Ну-у, я-то думал, брательник импортную штучку подцепил…
– Подцепить можно знаешь что? – сквозь зубы произнес Шаша.
– Ладно, ладно, уж и пошутить нельзя. А подержаться дашь за свою красотку?
– Чего-о?
– По-родственному же! – Ийво захохотал, широко распахнув рот, усаженный мелкими сероватыми зубами.
Шаша, громыхнув стулом, встал из-за стола и, молча схватив меня за руку, вывел на улицу. Ладони передалась его внутренняя дрожь, он трепетал от скрытого гнева.
– Ты чего? Человек он грубый, но пошутил же! – я уже привыкла к местным проявлениям внимания.
– Чего-чего? Ничего ты не знаешь, вот чего!
– Чего я не знаю?
Шаша шмыгнул носом и увлек меня на берег, к самому озеру, от которого тянуло холодом, я зябко ежилась, кутаясь в шерстяную кофту. Шаша притянул меня к себе, его щека была почти горячей, и я слышала, как часто и беспокойно бьется под свитером его сердце.
– Ийво у меня девчонку увел. Давно, еще до армии. Главное, она ему совсем не нужна была.
– А тогда зачем?
– Так просто… Показать, что он такой козырный.
– И что потом?
– Погулял да бросил. Меня в армию забрали, а она уехала и замуж вышла.
– Ну и ладно. Мало ли подобных историй.
– Скажешь тоже. Мало ли историй… Нет, вот зачем он поддел, а?
– Значит, просто дурак.
– Нет, не просто дурак, а чтобы побольней было, вот что! – Шаша все никак не мог успокоиться. – И знаешь, все из-за чего?
– Ну?
– А из-за того, что отец свой нож мне отдал, а не ему. Хотя он вроде бы старший сын. Только папка-то мой ему не родной был. Когда мамка за него вышла, Ийво в школу еще не ходил. И папка вроде никогда ему не говорил ничего такого. Даже велосипед Ийво купил, а не мне, потому что он старший. А нож все равно мне отдал, мне!
– Да что ты так взбеленился? – мне стало даже немного страшно. Или я просто не понимала, при чем тут вообще какой-то нож и разве можно из-за него…
– Нож это нож! Старинный, отцу от деда достался, а деду еще от прадеда.
– Ну и ладно. Нашли, из-за чего драться.
– Ай, да что с тобой говорить. Пойду еще выпью!
Я давно не видела Шашу таким мрачным и злым. В нем как будто вскипела и выплеснулась через край древняя непреходящая ненависть, настоянная на вековых обидах. Но в чем я была виновата? Что сделала не так?
«Ху-ху-ху-у!» – где-то совсем близко от нас заяц тоскливо прокричал свой брачный призыв.
Я поплелась к дому вслед за Шашей, потому что ему могло прийти в голову, что я обиделась или что оставила его в нехорошую минуту, а сама пошла свистать как ни в чем не бывало, – да мало что еще мог он насочинять, уже порядком пьяный. А мне нужно было еще помочь тете Оку ощипать глухаря, потому что день разгорался, бежал вперед, а у нас еще ничего не было готово, и уже стоило поторопиться, чтобы вечером спокойно сходить в баню, отдохнуть за чаем и завалиться пораньше спать.
– Ну, когда тесто будем ставить? – спросила я как можно веселей, едва зайдя в избу.
Тетя Оку зыркнула на меня из-под бровей строго и приложила палец к губам, кивнув на Шашу, который сидел за столом, сжав в ладони стакан и уставившись прямо перед собой. Стараясь ступать неслышно и почти невесомо, что было довольно сложно при ее больных коленях, тетя Оку взяла меня под локоток и вывела в сени.
– Шаша… как бы это… замороченный…
– Что значит замороченный? Пьяный?
– Пьяный-то пьяный, только будто вокруг никого не видит. После Афгана было с ним так пару раз. Врач сказал, это само пройдет.
Мне стало по-настоящему страшно. Я вообще больше ничего не понимала, что происходит и почему.
– Ты ступай, ступай, не бойся, – тетя Оку слегка толкнула меня в плечо. – Курточку накинь, в магазин сходи, узнай, когда хлеб привезут. А я тут разберусь.
Я послушалась. Надела куртку, резиновые сапоги и пошла – только не в магазин, а куда глаза глядят, вдоль берега, поросшего редким сосняком. Что значит Шаша замороченный? И при чем тут Афган, когда сегодня вроде никто не стрелял? Шаша иногда говорил во сне что-то непонятное. А потом, очнувшись, долго лежал не шевелясь с открытыми глазами, пытаясь заново врасти в реальность.
От влажной земли поднимался пар. На высоких сухих участках пробивались первоцветы, упрямо настаивая на себе и неумолимом приходе тепла. Серые валуны, причудливо разрисованные лишайником, излучали подобие ликования, хотя валуны ликовать не могут, камни равнодушны, впрочем, как и мир в целом, но камни особенно. Они проросли из земли задолго до людей и успели навидаться всякого за свой век. Даже следы от снарядов, которые некогда рвались в этих лесах, успели чуть сгладиться, раны по краям закруглились и превратились в естественные желоба, в которых по весне скапливалась талая вода… Я присела на нагретый солнцем валун, подставив лицо лучам. Я не могла противиться весне, ее тлетворному пьяному духу, который заставлял всякую тварь – маленькую и большую – радоваться, любить, выплескивая наружу жажду своего тела. И вдруг я услышала или скорей ощутила едва уловимые шаги у себя за спиной. Мне показалось, что кто-то пристально на меня смотрит, от его пронзительного взгляда я просто не могла пошевелиться, вжавшись в горячий камень. Мне рассказывали, что так бывает, когда на тебя смотрит медведь.
– Ну чего, красавица, расселась, – из-за сосен возник Ийво, легко поигрывая топором.
Я облегченно вздохнула, но в следующий момент подумала, что лучше бы это был медведь. Он по крайней мере не нападает на людей ни с того ни с сего. А Ийво улыбался слащаво и неприятно, и от этой его улыбки мне сделалось почему-то неловко, как будто бы он застал меня за постыдным занятием.
– Ничего не расселась, – я быстро вскочила, поправила одежду и зачем-то соврала: – Ногу натерла, вот и все.
– А как же завтра туфельки наденешь на мозоль?
Он вроде бы не говорил ничего плохого, и все же в каждом слове как будто сквозила скрытая издевка.
– Ну, это уж я как-нибудь разберусь. Сам-то чего болтаешься просто так?
– Не просто так. Я пошел сухостоя нарубить на растопку. Дрова отсырели, нижний ряд вообще подгнил, да и мамке помощь. Вот я и удивляюсь, чего ты тут расселась, дома работы невпроворот.
– Тетя Оку меня сама отправила погулять. То есть узнать, привезли ли хлеб.
– Ну дак чего? Привезли?
