– Странное дело, у меня не осталось претензий к советской власти, – я намеренно отвлеклась. – Испарились, перетерлись…
– При чем тут советская власть?
– Да это все килька. Типичный ужин восьмидесятых – картошка и килька в томате. Вспомнилось. Дешево и сытно. Хотя у меня советская власть отобрала все, что только можно… Это я опять по поводу претензий. Не просто квартиру, а родное гнездо и родной город, причем на законных основаниях.
– В твоей ситуации никакой адвокат бы не помог. Хотя вроде бы эта история и смахивает на преступный умысел, причем продуманный до мелочей. Можно было потребовать эксгумации для выяснения точной причины смерти. Но в том-то и дело, что там все уж слишком гладко сложилось, одно к одному, без зацепок. А в случае умысла обязательно где-нибудь да прорвется, это я тебе как бывший следователь говорю.
– По-твоему, со мной поступили по справедливости?
– По закону. А по советским законам мы все были в вечном долгу перед родиной. Уже за то, что живем на свете. По крайней мере, я именно так себя и ощущал. Хорошо, батя у меня был не промах. Научил держаться на плаву. Теперь наконец можно помянуть его добрым словом.
– Что значит держаться на плаву?
– А то ты не понимаешь.
Конечно, я понимала, что такое держаться на плаву при советской власти. Это «быть хитрей» – обманывать, утаивать, недоговаривать, идти в обход, вроде моей тети Кати. Впрочем, с тех времен мало что изменилось. Хочешь преуспеть – будь хитрей. Или занимайся порно, как учила надпись над кестеньгской школой.
– Меня только вот что удивляет, – я наконец покончила с килькой и подобрала остатки на самом донце кусочком хлеба, как всегда делала мама, – люди больше не скрывают своих карьеристских планов, напротив, это даже вопрос престижа, а вот искренних чувств страшатся. Стоит попасться на любовной истории – и сразу мировой скандал, как будто это что-то противоестественное. Нет, в самом деле. Что плохого в том, что человек влюбился? По-моему, это только говорит о том, что он по-прежнему человек, а не андроид.
Сергей как будто вздрогнул, или мне померещилось.
– Мне очень нравится смотреть, как ты ешь, – ответил он.
– Почему?
– Потому что это проявление твоих естественных чувств. И получается у тебя с большим аппетитом.
Нет, вообще, когда влюбляется человек простой и даже, может быть, грубый, это гораздо интересней, чем жиденькая интеллигентная влюбленность, – я опять вспомнила Шашу. Неотесанный человек будто даже на себя злится, что с ним такое взяло и случилось, что он в кого-то там втрескался. Он и склонен говорить о своей любви ругательно, иногда – исключительно матом, потому что иных слов не знает для выражения слишком сильных эмоций. Он этому не обучен.
Другое дело Сергей. Сейчас он намеренно ушел от темы любовных историй, а заодно и отношений со своим отцом. Это что-то да значило.
– Кофе будешь? – спросил он, разливая кофе по чашкам и, конечно, зная, что я буду кофе.
– Конечно буду. И вообще я тут оголодала, пока ты ездил по своим делам.
Я знаю, что мужчины очень любят изображать чрезвычайную занятость неотложными делами, равно как и бюрократические конторы, которые они по этим делам посещают.
– Тебе удалось уладить дела? – спросила я, изображая глубокую заинтересованность.
– Это оказалось не так сложно. Отец оставил завещание в ящике письменного стола, это сразу решило дело. Хотя я о завещании даже ничего не знал. И мог бы просто его не найти. Но батя мой был хитрый жук, ему хотелось, чтобы я приехал сюда и покопался в его кабинете.
– Зачем?
– Наверное, приспичило, чтобы я кое-что вспомнил. Он сунул завещание в старый альбом с фотографиями.
– Как странно. Почему?
– Ну, это мне в упрек, что я будто бы бросил Таньку на произвол судьбы. По крайней мере, я понял его жест именно так.
– А ты… разве нет?
– Я тоже мог бы много чего ему предъявить, однако предпочел просто порвать отношения. Это как раз тот случай, когда обсуждать и делить больше нечего. Пусть даже с родным отцом. Тебе не нравится кофе?
– Нет, почему? Пусть немного остынет. А еще мне хочется конфет «Мишка на севере».
– Их до сих пор выпускают?
– Ну выпускают же до сих пор кильку в томате. Хотя теперь это что-то вроде деликатеса, а «Мишка на севере» – просто конфетки к чаю, – я намеренно попыталась вернуться к ностальгическим воспоминаниям. Меня терзал вопрос, почему же Петр Андреевич спрятал завещание в Танин фотоальбом.
– Кстати, а ты не хочешь пожить в моем доме в мое отсутствие? Я все равно его продам, но будет спокойнее, если здесь останется живая душа.
– Присматривать за котом?
– Да наврал я про кота! У отца вроде и был какой-то кот, но пропал, как только отец умер. Ты разве сразу не поняла этот мой трюк?
– Поняла. Просто подыграла.
– А «Мишку на севере» я тебе обязательно куплю. И вообще куплю все, что ты только захочешь, в любом количестве.
Ну вот и дождалась, хотя я вроде бы ничего не просила, кроме обычных конфеток. Однако мужчины склонны обобщать. Как пишут сетевые пособия по вымогательству, если вы ничего не просите у своего мужчины, вы убиваете его мужской потенциал. Мужчины хотят быть нужными! Хотят дарить подарки! Нет, еще в поселке Кестеньга я поняла, что тело и душу можно тихонько продавать за подарки и что это даже приятно. Впрочем, подоплека фандрайзинга, то есть создания личного резервного фонда, то есть попросту попрошайничества, по-моему, гораздо глубже. Ну что такое «мужчины хотят быть нужными»? Картинку на стенку прибил – уже нужен. В желании тратить на женщин свои кровные явно есть доля мазохизма. То есть ему сначала приходится вкалывать, вкалывать, вкалывать, а потом взять и спустить все до копейки на шубу для какой-нибудь фри. Проблему скрытого мазохизма мой муж, например, объяснял следующим образом. Когда мама лупит по попе маленького мальчика, это означает, что она его любит. И мальчику потом всю жизнь хочется, чтобы женщины его лупили по попе в переносном смысле, то есть доставляли всякие неприятности, обременяли своими проблемами и т. д. Он, конечно, имел в виду мазохизм в литературе, конкретно Тургенева, который, по его убеждению, был мазохист. Наверное, мой муж в чем-то был прав.
– Вообще-то я самостоятельная женщина, – ответила я на его предложение противной гламурной фразой.
– Ну так это ты раньше была самостоятельная, а теперь у тебя есть я.
«Надолго ли?» – в голове крутился вопросик.
– А что касается пожить в твоем доме, так мне свою квартиру приходится караулить, в ней много чего ценного есть, – я ответила честно, хотя тут же поймала себя за язык. Может, и не стоило выдавать кое-что.
– Норковые шубы?
– Нет, зачем же. Норок мне всегда было жалко, они забавные и ласковые зверьки. Потом, понравилась же я тебе без всякой шубы.
